Фритцше Клаус: Цель – выжить. Шесть лет за колючей проволокой

Так как такая фамилия, как у него, в Германии не очень распространена, то мне пришлось написать и отправить по разным адресам не более 16 писем. По истечении 48 часов у меня дома раздался телефонный звонок. Это был Саша. Я немедленно сел в машину и отправился к нему. При встрече – воспоминания и еще раз воспоминания. Одна из тем: Жанна!

Оказалось, что Саша познакомился с Жанной при тех же обстоятельствах, при каких и я: весной 1949 года в качестве переводчика-конферансье на эстраде в лагере военнопленных в Горьком. Его преимущество заключалось в том, что он жил в Горьком и имел пропуск МВД, который открывал ему путь в ограниченную свободу, в том числе и в компанию Жанны. Она ему рассказала о короткой встрече с неким Колей, выступавшим с ней на сцене весной 1947 года, и Саша догадался, что это был я. Он дал ей мой адрес и фотографию, на которой она меня конечно узнала.

Вот и объяснение тому, как письмо Жанны попало ко мне в 1949 году. Дальнейший ход событий Саша не застал из-за своего возвращения на родину. Контакт с Жанной он больше не поддерживал, так как устроился работать в одну из фирм ФРГ, где сотрудникам запрещалось поддерживать личные связи с гражданами коммунистических государств. Шла холодная война, которая подавила переписку и двух бывших военнопленных.

Во время долгих бесед с Сашей во первых зародилась идея о настоящих воспоминаниях, а во вторых – о поиске Жанны.

Перспективы решения первой задачи казались вполне реальными с условием сохранения работоспособности автором в необходимой мере. Формулируя последние строки этого рассказа могу сказать, что перспективность этого мероприятия мы с Сашей оценили правильно.

Другое дело – найти Жанну. Как известно, в европейских странах общепринято женщине во время замужества принимать фамилию мужа. А какими данными для поиска Жанны располагали мы по истечении 40 лет после контакта с ней?

Только именем, девичьей фамилией и тем фактом, что она в сороковые годы занималась художественной самодеятельностью в горьковском доме культуры, который давным-давно исчез с лица земли.

Жизнь моя полна причуд и уникальных случайностей. Так произошло и в случае с Жанной. Мы нашли ее сразу. Но большую роль сыграло и то, что она не забыла Колю, а Коля не забыл ее.

Моя тоска по России вступила в следующую фазу. Тоска эта опять сфокусировалась на том единственном человеке, который с радостью принял дружеское обращение немца, настолько внезапно ворвавшегося в его жизнь в 1947 году.

Право воображать о том, что происходит в душе людей, хранивших свою любовь более, чем половину всей жизни, я оставляю за читателем. Любовь, оставшуюся в пределах реального мира зародышем, но в мире мечтаний затронутых этим чувством, выросшую в гиганта.

Послесловие

Шесть лет военного плена не могли не оказать глубокого влияния на дальнейшую жизнь молодого человека. В первые годы после возвращения мне регулярно, не менее двух-трех раз в месяц, снились страшные сны: будто я нахожусь дома, но точно знаю, что из плена попал сюда по временной увольнительной. Выход из положения ищу в бегстве, но куда бы я не бежал, путь мой везде преграждают чудовища в человеческом облике, держащие винтовку с приткнутым штыком. Бегу куда только можно и наконец просыпаюсь мокрый от пота. Частота появления подобных сновидений с годами убавлялась, но к нулю свелась лишь через 30 лет!

В Горьковской области я провел четыре года плена из шести. За этот период с теми местами связало меня многое. Я возлюбил природу этого лесного края, научился понимать и уважать его жителей и познакомился с литературой нижегородского края. С большим увлечением читал я рассказы и романы Максима Горького, причем больше всего мне понравились «Мои университеты».

Вот так и смотрю я на годы военного плена как на свои «университеты», где настрадался и многое пережил, но в то же время многому и научился.

Русский язык

Я также научился разговаривать по-горьковски – «окать». Одной из главных задач, которую мне пришлось выполнить как вновь устроившемуся в качестве переводчика в Объединение народных предприятий «Фарма», являлось получение пропуска в Берлин. Чтобы попасть туда из любого места советской оккупационной зоны (ГДР была основана только в начале октября 1949 года), требовалось разрешение местного коменданта советской военной администрации. Пришел я к коменданту и на русском представил свое ходатайство. Комендант, выслушивая мое обращение с весьма угрюмым выражением лица, оживился и расплылся в улыбке: