Болезнь переделала Сиавуш-Мирзу. Прежний нрав его исчез. И только где-то в уголке его души пылал огонь, это был огонь любви к Джелалэт. Он не забыл ее, и перед ним вечно стояло ее доброе, прекрасное лицо.
И шахзадэ пожелал узнать о ней. Хотя за свою страсть он уже был отмечен неизгладимой печатью на лице, он все-таки мечтал овладеть Джелалэт, если понадобится, даже путем брака. И он потребовал Мохаммед-Таги.
Мохаммед-Таги, ставший мишенью упреков всей прислуги, вошел в комнату смущенный, опустив голову, стараясь не глядеть в лицо господина, хранившее следы той жуткой ночи. Сиавуш спокойно сказал:
— Ты не сделал ничего плохого. Разве ты мог это предвидеть? Напрасно волнуешься, я тебя ни в чем не упрекаю.
Подняв голову, Мохаммед-Таги притворно-дрожащим голосом, с фальшивыми слезами на глазах, сказал:
— Я что-нибудь могу для хезрет-э-валя сделать? Извольте приказать. Увидите, до какой степени я вам предан.
— Отлично, — сказал шахзадэ, — я хочу тебе поручить одно дело.
Рассказав о своем волнении и беспокойстве по поводу Джелалэт, шахзадэ сказал:
— Хочу просить тебя еще раз принести мне весточку о ней.
Мохаммед-Таги был удивлен. Но шахзадэ не дал ему ничего сказать и продолжал:
— Слушай, Мохаммед-Таги! Сиавуш-Мирза теперь уже не тот Сиавуш-Мирза, какой был два месяца тому назад. Я теперь так люблю Джелалэт, что ты не можешь себе вообразить. И я не хочу сделать ей ничего дурного. Если ты узнаешь, что она здорова и еще не вышла замуж, я уговорю мать позволить мне на ней жениться.
Мохаммед-Таги сделал движение.
— Хезрет-э-валя, что вы изволите говорить? Вступить в брак с дочерью фараша...
Шахзадэ прервал его:
— Ну, это уж тебя не касается. Исполни только свое обещание и как можно скорее сообщи мне, как она теперь живет.
Мохаммед-Таги не сказал больше ничего, но про себя решил, что у шахзадэ, должно быть, в голове не все в порядке, и тихо вышел.
Шахзадэ немного подумал и сказал:
— Надо теперь подготовить мать, рассказать ей все и уговорить ее.
И пошел в эндеруни. Там, устроившись в кресле возле матери, он впал в задумчивость. Мать спросила, в чем дело. И он рассказал ей о своей страсти к Джелалэт, прибавив:
— Я из-за нее ранен и полтора месяца мучился. Меня преследовали, я бежал и упал с террасы...
Мать хотела было выругать Мохаммед-Таги и выгнать его, но шахзадэ объяснил, что Мохаммед-Таги тут ни при чем, что он сам во всем виноват.
— Ну, в чем же дело? — спросила мать.
Шахзадэ твердо сказал:
— Я хочу на ней жениться.
Мать тоже решила, что сын сходит с ума, но он продолжал:
— И я пришел к вам специально за тем, чтобы получить ваше согласие.
Видя, что он не помешался и что решение его твердо, мать сказала:
— Да ты понимаешь, что ты говоришь? Ты, принц, хочешь жениться на дочери фараша! И еще как — вступить в законный брак! Если ты хочешь взять ее в качестве сигэ, так я сейчас пошлю кормилицу к ней свахой. А законным браком, нет, это невозможно.
— Если бы я имел в виду взять сигэ, так я вас ни о чем бы не просил, — ответил шахзадэ.
— Подожди хоть, пока отец выйдет из заключения, — сказала мать, — поговори с ним. Я без него не могу разрешить. Что мне люди скажут: «Отец в тюрьме сидел, а она, вместо того, чтобы плакать, сына женила!»
Шахзадэ счел за лучшее пока не настаивать, твердо решив потом во что бы то ни стало добиться ее согласия.
До самого вечера он пребывал в задумчивости. Около захода солнца доложили, что Мохаммед-Таги пришел и хочет удостоиться чести видеть шахзадэ. Шахзадэ вскочил и побежал в бируни.
— Ну что? — нетерпеливо спросил он. — Что?
По нахмуренному лицу Мохаммед-Таги было видно, что он принес невеселые вести.
— Она в Тегеране, — медленно начал он, — но...
— Ну что «но», какое «но», да говори скорей.
Мохаммед-Таги сказал:
— Не знаю, как вам доложить... Она вышла замуж.
Точно молния поразила шахзадэ. Он ничего не сказал. Вдруг, повернувшись, он бегом побежал в свою комнату, упал на диван и зарыдал. Видя его состояние, мать, давшая слово в тот день больше с ним не говорить, не выдержав, подошла к нему: он плакал навзрыд.
Мохаммед-Таги сказал правду. Джелалэт вышла замуж. Узнав, что Джавад любит Джелалэт, Ферох, всячески старавшийся загладить воспоминания о трехмесячном аресте Джавада, помог им устроить свадьбу. Комнаты домика были снова заняты, но уже не развратным ахондом и не азербайджанцем, женившемся при «малом самодержавии». Там устроились Джавад и Джелалэт, прятавшиеся от людей и давшие себе слово не доверять ни чалмоносцам, ни богобоязненным женщинам и не ходить с ними никуда.
Читать дальше