Николай Гейнце - Генералиссимус Суворов

Вся эта нескладица должна была привести рано или поздно к плачевному исходу, а когда ко всему этому присоединилось еще и легкомысленное поведение Варвары Ивановны, то разрыв сделался неизбежным.

Что он был, обманут, Александр Васильевич, как и все мужья, узнал последний, через пять лет после свадьбы. Это открытие произвело на него ошеломляющее действие, тем более что измена жены началась, чуть ли не с первых месяцев супружества, когда он после медового месяца отправился из Москвы на театр военных действий.

Произошло это в Херсоне, где он, случайно зайдя в комнату жены, застал ее с бывшим гувернером ее двоюродных братьев Сигизмундом Нарцисовичем Кржижановским, которому сам же Александр Васильевич доверил ведение своих дел по некоторым имениям и вызвал по этим делам в Херсон. Преступность нарушенного мужем свидания была настолько очевидна, что Варваре Ивановне ничего не оставалось делать, как сознаться во всем и в тот же день уехать в Москву. Успевший, с присущей полякам юркостью, выскочить из комнаты и тем избегнуть справедливого гнева мужа, Сигизмунд Нарцисович тоже быстро отбыл в Белокаменную.

Александр Васильевич в сентябре 1779 года подал в славянскую консисторию прошение о разводе, но ему было отказано за недостаточностью доводов. Суворов апеллировал в Синод, который и приказал архиепископу славянскому и херсонскому пересмотреть дело.

Варвара Ивановна между тем по совету отца, князя Ивана Андреевича Прозоровского, а главным образом и самого Кржижановского, которому, видимо, далеко не улыбалась обуза в виде разведенной жены, готовящаяся связать его по рукам и ногам, возвратилась к мужу и упросила его помириться. В январе 1780 года Суворов подал в этом смысле заявление, и дело осталось без дальнейшего движения.

Неудовольствия, однако, возникли вскоре. Александр Васильевич, как человек религиозный, прибегнул к посредничеству церкви. В то время он находился на службе в Астрахани. По ранее сделанному соглашению он явился в церковь одного из пригородных сел, одетый в простой солдатский мундир; жена его в самом простом платье; находилось тут и несколько близких лиц.

В церкви произошло нечто вроде публичного покаяния; муж и жена обливались слезами, священник прочитал им разрешительную молитву и вслед за тем отслужил литургию, во время которой покаявшиеся причащались Святой Тайне. Мир опять восстановился, только внешний.

Супруги жили вместе до начала 1784 года, когда из перехваченного письма жены Александр Васильевич убедился, что ее чувство к Кржижановскому не было «безумной шалостью скучающей женщины», как объяснила она мужу, прося у него прощения. Они расстались окончательно.

Александр Васильевич уехал в одно из своих имений и подал оттуда новое прошение, прямо в Синод, опять о разводе.

Синод отвечал, что не может дать делу хода, потому что «подано доношение, а не челобитная, как требуется законом, что для развода не имеется крепких доводов», что Варвара Ивановна живет в Москве, следовательно, и просить надо московское епархиальное начальство, а не Синод.

На этом и окончилась попытка Суворова развестись с женой.

Иван Андреевич Прозоровский начал со своей стороны хлопоты о примирении своей дочери с мужем. Слухи об этом дошли до Александра Васильевича и сильно его встревожили. Он вступил в переписку с одним из своих поверенных, которому даже поручил переговорить лично с московским митрополитом, который, по тем же слухам, стоял за примирение супругов и по просьбе князя Прозоровского взялся быть посредником в этом деле.

«Скажи, — писал Суворов своему поверенному, дворовому человеку Михеичу, — что третичного брака уже не быть и что я тебе велел объявить ему это на духу».

Под вторичным браком Александр Васильевич, видимо, подразумевал примирение близ Астрахани.

«А если владыка скажет, — продолжал в письме Суворов, — что впредь того не будет, то отвечай: «Ожегшись на молоке, станешь и на воду дуть». Если он заметит: «Могут жить в одном доме розно», ты скажи: «Злой ее нрав всем известен, а он не придворный человек».

Особенно беспокоил Александра Васильевича вопрос о приданом, ему хотелось возвратить его, а тесть, желавший, чтобы супруги жили вместе, уклонялся от принятия.

Все эти подробности знал не только весь Петербург, но и все те города, где Суворову приходилось проживать, хотя самое короткое время.

Вместо того, повторяем, чтобы замкнуться в самом себе и не допускать не только посторонних рук, но и глаз до своего семейного несчастья, он сделал свидетелем и участником его целую массу людей.