Медведь в такт музыке начал поднимать лапы и трясти их. Браслеты с бубенцами звенели, и получалось, что косолапый тоже участвует в оркестре.
— А теперь, брательник мой Михайло, — продолжал поводырь, — покажи, как боярская дочка красоту наводит!
Медведь уселся на снег, начал тереть одной лапой морду, а другой лапой приглаживать шерсть на голове.
— Ну точь-в-точь наша боярышня! — едва не падая от смеха, не то вскрикнула, не то всхлипнула какая-то баба. — А причёсывается-то, а причёсывается-то — потеха!..
Затем медведь показывал, как бабы носят вёдра на коромысле, как ребята горох таскают. Он так неуклюже, воровато, то и дело замирая от страха, подкрадывался к воображаемому гороху, что сами ребятишки-горохоеды смеялись звонче всех.
Скоморохи представили встречу медведя с купцами.
Купцы-скоморохи просили медведя не трогать их товары, но медведь показывал, что у него, мол, медвежат много, все мал мала меньше и все есть хотят.
Некоторые зрители стали кричать, что «медведь обманный»: в медвежьей шкуре, мол, выступает скоморох. Пришлось поводырю водить зверя по толпе, чтоб все убедились — дело чистое.
Михайло долго ещё развлекал собравшихся. А потом Петруха обрядился козой: надел на голову мешок, который заканчивался козлиной головой.
Рыжий поводырь начал выбивать на бубне дробь, «коза» заблеяла и принялась бодать медведя.
Медведь зарычал, встал на задние лапы, начал за «козой» бегать.
«Коза» оказалась увёртлива — Михайло едва успевал поворачиваться.
В конце концов «коза» и медведь вместе стали плясать под музыку, а зрители им подпевали.
Медведь снял с тощего скомороха шляпу с пером и пошёл со шляпой по кругу — деньги собирать.
сняв «козу», закричал Петруха, —
Того схватим за рога:
Кто не даст гроша —
У того тоща душа!..
Если кто давал что-либо съедобное, медведь тотчас же отправлял еду себе в пасть и низко кланялся.
Рыжий поводырь весело покрикивал:
— Я тоже голодный, у меня живот холодный!
И стоило Михайле замешкаться на мгновение, как поводырь ловко выхватывал из медвежьих когтей то пирог, то рыбину, то кусок сала.
Медведь урчал, сердился, топал ногами. Толпа хохотала.
Потом выступал тощий скоморох — он показывал фокусы и жонглировал крутыми яйцами.
Великан Потихоня показывал свою силу, а Петруха плясал на руках.
…А в это время недавний скоморохов попутчик находился в тёмных сенях дома полонского воеводы Трифона Архарова и ждал, когда воевода позовёт его к себе.
Воевода же с гостями сидел за широким столом, на котором дымились стопы свежих блинов.
Хозяин и гости уже опорожнили не один бочонок мёда и браги, настроение у них было отменное.
— Сказывают, скоморохи в город явились, — молвил кто-то из гостей.
— Богохульники, воры, адово исчадье… — запыхтел толстый поп, едва не подавившись блином. — Гореть им в адском огне, слугам антихристовым…
— Чего тебе? — недовольно спросил подошедшего слугу воевода. — Что ты вокруг меня вьёшься как ворон?
— Дозволь, боярин, слово молвить, — поклонился до полу слуга, искоса поглядывая на гостей.
— Благослови ты его ковшом по лбу! — посоветовал воеводе толстый поп. — Пусть ведает, как мешать трапезе! — И, промахнувшись спьяну, попал блином вместо рта себе в бороду.
— Дело! — хватая тяжёлый ковш, усмехнулся воевода.
— Ярёмка явился!.. — прильнув к уху воеводы, скороговоркой прошептал слуга.
Воевода выпустил ковш. Тряхнул головой, сгоняя хмель. Ответил тихо, чтобы любопытный попик не расслышал:
— Проведи его ко мне в покои, пусть ждёт…
…А как наш воевода во тереме сидит,
Во тереме сидит, думу думает,
Думу думает, развесёлую…
(Из песни-скоморошины)
В доме воеводы всё было жирное да толстое — и собаки, и слуги, и приживалки, и воеводины дочки, и сама воеводиха. Даже мышей так распирало от обжорства и сытости, что они катались по полу, словно маленькие серые бочонки. Жрали мыши до отвала и часто не могли пролезть назад в нору — надутый живот не пускал.
Двери смазывали жиром — чтобы не скрипели. Половицы натирали жиром — чтобы блестели, замки сундучные — чтобы не ржавели. В доме всё было словно салом облепленное — липучее да скользкое.
Ярёмка, невзрачный плешивый мужичонка в рваном зипуне и старых лаптях, приведён был в боярские покои. Он сел на пузатую, блестящую в мерцании лампад лавку. Лавка оказалась скользкой. Ярёмка чуть с неё на пол не съехал. Однако приноровился, усидел.
Читать дальше