Борис Привалов - Петрушка — душа скоморошья

Ехал по дороге пустой возок, возница парнишку увидел, коней остановил.

— Ты что, на ночь глядя, в лесу делаешь? — спросил.

А Петруха так промёрз, что у него зуб на зуб не попадал, язык не ворочался.

— Бу-бу-бу… — в ответ только и пробубнил.

— Эге, парень, одубел от холода, — покачал головой возница, сграбастал Петруху, посадил в возок да и дальше поехал.

Заночевали в починке — махонькой деревушке в пяток изб. На следующий день, после полудня, догнали монастырский обоз.

Обозный старец от обилия напяленных на круглое туловище одёжек походил на луковицу. Из ворота пар валил — ни носа, ни бороды не было видно. Словно ком тумана вместо головы. Старец не хотел брать Петруху — и так, мол, едоков излишек.

Пришлось Петрухе целую историю придумать: приказано, мол, для богомазни красок в Москве купить.

— Про то мне ведомо, — пробурчал обозный старец.

— Кто ж, кроме меня, знает, какие краски для икон нужны? — важно молвил Петруха. — За этим меня вдогон за вами и послали.

Обозный махнул рукой, и обоз тронулся.

Петруха пристроился на санях, которые гружёны были холстами и овчинами. На вожжах сидел говорливый мужик Лука.

— Я, почитай, десять лет в извозе, — сказал Лука, — в Москве-матушке пятый раз буду…

Петрухе про Москву интересно было послушать. Ещё бы! Стольный град, сам царь там живёт! Но нужнее — про то, как в город Колядец до боярина Безобразова добраться.

Лука себя долго упрашивать не заставил — всё растолковал, до самой подробинки.

— Сродственники, что ли, там живут? — поинтересовался он. — Тоже небось богомазы?

— Дядьки, — ответил Петруха. — Иконы пишут.

— То-то и ты по этому делу пошёл! — удовлетворённо произнёс Лука. — А я вот всё по извозу.

И Лука начал рассказывать о своём монастырском житье-бытье.

Двенадцать лет назад пришёл Лука в монастырское село и порядился во крестьяне. Дали ему участок земли, подмогу — живность и лес для избы. А за это взяли с него запись особую — «кабалу», — в которой прописано было, сколько взял Лука взаймы, сколько и когда должен монастырю уплатить.

— Запутался я в долгах, что муха в паутине, — вздохнул Лука. — Такого мне насчитали святые отцы — ввек не расплатишься. Бросил хозяйство, ушёл в извоз. Вот и езжу туда-сюда лето и зиму. Всё легче, чем на земле-то сидеть… Это я, Петька, к тому говорю — на ус мотай. У монастыря ничего, ни полушки взаймы не бери! Оглянуться не успеешь — в кабальщину попадёшь! Посмотри, сколько нас-то, доверчивых! Я тебе сказал, да ты в разум не взял, а когда охнешь — поздно будет.

Лука говорил без передышки двадцать вёрст.

Он рассказал Петрухе про деревенских ребят, которые ломали пополам подковы, привязывали их к лаптям, как челны, загибом вперёд, и по льду на тех железках бегали быстрее зайцев.

— Подкову увидишь — подбирай, пригодится! — сказал Лука и тотчас же, без передышки, перешёл к следующему рассказу о том, как святой отец игумен живёт в вечном посте и молитвах, отрешился от всего земного, только изредка — раза два в неделю — выпивает один по целой братине вина заморского.

Так, в разговорах, незаметно пролетело время. Солнце скатилось к краю снежной равнины, небо на востоке потемнело. Показалось большое село.

Обоз остановился на ночлег.

Начали заводить возы во дворы, распрягать лошадей, задавать им корм.

Когда возчики управились со своими делами, то уже было темно.

Петруха так старательно помогал Луке, что даже остался в конюшне чистить лошадей.

Вошёл он в избу последним. Тускло светила лучина. Хозяева — старик и старуха — вместе с тремя возчиками сидели за столом, вечеряли. Большая глиняная миска стояла посреди стола, и все чинно, запуская в неё ложки, черпали луковую похлёбку.

Даже в сенях, где Петруха отряхивал свой зипун, было слышно аппетитное хлюпанье деревянных ложек и чавканье жующих ртов.

— Ну, старуха, — сказал хозяин жене, — вынимай пироги с рыбой, корми гостей дорогих.

— Уж не взыщите, — поклонилась хозяйка, — пироги-то вчерашние, сегодня не пекла ничегошеньки…

— Где там мой Петька-богомаз? — спросил Лука. — Нужно ему похлёбки и пирогов оставить.

— Разве ж слыхано, чтоб богомазы похлёбку лукову и пироги с рыбой ели? — ухмыльнулся широкоплечий возчик-бородач. — Они этого не едят, мне доподлинно известно.

— Да откуда ты знаешь? — удивился Лука.

— Я с ними, с богомазами, в родстве, — подмигнул бородач. — Ложки да миски расписываю. Ежели богомаза пирогами рыбными накормить — с ним корчи делаются.