Филипп Эрланже - Регент

Не прошло и недели после свадьбы, как герцогиня де Бёрри уже показала свой нрав и свою злобу. Юным возрастом еще можно было как-то объяснить ее небрежность, безудержное тщеславие, расточительство, склонность к обжорству, ненасытную страсть к развлечениям. Беспокоило другое: ее вздорный характер, жестокость но отношению к матери, с которой она вела себя вызывающе до такой степени, что однажды публично бросила той в лицо: «Незаконнорожденная», а также ее страсть к раздорам.

Недовольная очаровательной герцогиней Бургундской, которая столько сделала для нее, раздраженная тем, что своим возвышением она обязана другим, неблагодарная решает поссорить двух братьев, между которыми были прекрасные отношения, и направляет своего мужа в лагерь Медона. Теперь, когда свадьба была позади, ее тут приняли с восторгом. К чему вспоминать старые сплетни двухмесячной давности? Большие политики должны поступаться самолюбием ради более насущных интересов. Бесстыдно спекулируя на скором восшествии дофина на престол, принцесса с головой погрузилась в интриги.

Герцог Орлеанский попробовал вразумить безумицу, но, получив резкий отпор, отступил. Даже при всех своих недостатках, в которых она не была полностью повинна, эта чаровница сохраняла над ним необыкновенную власть. Для меланхоличного, не знающего чем заняться и томящегося в обществе унылой супруги Филиппа не было в жизни иной радости, чем пойти в будуар дочери, где она смеялась, метала громы и молнии, примеряла бесчисленные платья и выносила поверхностные суждения обо всем на свете.

Эти два человека с их веселостью и пренебрежением к окружавшему лицемерию были одного поля ягоды. У Филиппа не было близкого друга, которому он мог бы открыть душу, чтобы забыть о своих тревогах и огорчениях. Такая духовная близость связывает подчас крепче, чем плотские узы.

Нетерпеливый и неловкий возлюбленный, герцог де Бёрри очень скоро стал настороженно относиться к близости отца и дочери и раздражался, встречая во всякое время в покоях жены своего тестя.

Яростно тряся париком, Сен-Симон воспитывал своего друга. О чем тот думает?! Новые союзники принцессы по-прежнему остаются врагами герцога Орлеанского: они не упустят такой прекрасной возможности снова выпустить отравленную стрелу. Когда отец появлялся вместе с дочерью на людях, все перешептывались, переглядывались, многие осеняли себя крестным знамением. Герцог де Бёрри смертельно страдал. Ради собственного блага и ради близких его высочество должен как можно скорее занять отстраненную позицию и вести себя, как подобает главе семьи.

Разлученный с обеими женщинами, которые могли дать ему счастье, Филипп не видел иного выхода, как вспомнить о развлечениях молодости, но занятия живописью и музыкой, пополнение коллекции картин, изменение внутреннего убранства Пале-Рояль не поглощают целиком его внимания. Он вспоминает о других увлечениях, и скоро его можно видеть в лабораториях алхимиков, у астрологов и некромантов: он ищет философский камень, вызывает души умерших.

Все это позволяло убить день, но ночью перед ним возникали опасные призраки, и, чтобы избавиться от них, в комнатах зажигались розовые свечи, и появлялись Оппенор, Кафьери, Крессан, Жермен Бофран.

Филипп громко хохотал, чертыхался, ел до несварения желудка, а вокруг него были все те же веселые приятели — давний фаворит Месье, д’Эффиа, всегда галантный и обходительный, обворожительный Канийак, меланхоличный Носе, Бирон, Бранкас, младший Фронсак. Красотки были веселые, зажигательные, искрящиеся остроумием. Принц забывал о чувстве меры и охотно делил женщин с приятелями. Казалось, он хочет отомстить самому себе за свою возвышенную любовь, за свое постоянство.

Им овладел ненасытный плотский голод, как во времена ранней юности, когда он во время военной кампании преследовал фламандских толстушек. Ничто — ни изысканное искусство придворных дам, ни фантазии некоторых из них, ни очарование юных танцовщиц оперы, — ничто не могло излечить его лихорадку.

Члены «партии святых» воздевали руки к небу: герцог Орлеанский был воплощением всех грехов, в него вселился дух Сатаны.

Шестнадцатого апреля 1711 года в Медоне скончался от оспы дофин, хотя врачи не ожидали такого исхода. Король вместе с теми немногими, кто был привит против этой страшной болезни, находился при сыне.

Версаль, разбуженный среди ночи страшным известием, напоминал разворошенный муравейник. Во всем дворце стоял чудовищный шум, словно целая армия стронулась с места: носились с этажа на этаж гонцы, в ужасе метались в ночном белье разбуженные придворные, бегали слуги, в окнах один за другим вспыхивали, отражаясь в стеклах, факелы. Никогда за все пятьдесят лет своей жизни бедный дофин не был причиной такого волнения и такого переполоха.