Валентин Пикуль - Фаворит

— Я как раз хотел выпить, — сказал он.

— А я умираю от голода, — добавила Лизка.

Галера лениво шлепала веслами по воде. Все устали. Император спустился в каюту, лег на диван, фаворитка устроила рыдания…

К Миниху на палубе подошел испуганный Гудович.

— Прекрасная ночь, не правда ли? — сказал фельдмаршал. — И хоть бы один комар над морем… О, великий Боже, сколько крови выпили из меня комары за двадцать лет ссылки в Пелыме.

— Есть ли еще случай для нашего спасения?

— Есть! Не приставая к берегу, плыть в Ревель.

— Но гребцы на галере уже измучены.

— Так это гребцы, а не придворные, — сказал Миних.

В три часа ночи Петр высадился в Ораниенбауме, в Японской зале дворца ему стало дурно. С трудом нашли хлеба, чтобы накормить всю придворную ораву. Петр начал составлять письмо к жене, при этом он предупредил вице-канцлера князя Александра Голицына:

— Вы и отвезете! На словах же передайте этой Мессалине, что я согласен поделить с нею власть над Россией.

Екатерина следовала на Ораниенбаум во главе гвардии, а два первых эшелона (гусары Алехана Орлова и артиллерия) прошли по шоссе еще раньше, жестоко объедая дорожные харчевни. Войска были на ногах с семи утра, а теперь падали от усталости. Конница измоталась, лошади 14 часов подряд находились под седлами и вальтрапами. Возле «Красного кабачка» императрица велела сделать привал.

Петергофское шоссе вмиг будто вымостили булыжником: солдаты разом легли на дорогу. Екатерина поднялась на второй этаж трактира, в убогой каморке для проезжих путников она плашмя рухнула на постель. Но тут же приехал Панин, с которым она стала заниматься распоряжениями по флоту и армии. Никита Иванович сказал:

— Разумно ли сверженного императора помещать в крепости Шлиссельбурга? То Иоанн, то Петр… Стыдно перед Европой: из Шлиссельбурга сделали депо для хранения свергнутых царей!

Панин ознакомил ее с секретным указом Петра III, обращенным к стражам Иоанна Антоновича: «Буде сверх нашего чаяния ктоб отважился арестанта у вас отнять, противиться сколь можно и арестанта живого в руки не отдавать…» — документ чрезвычайно важный.

— Благодарю вас за него, — сказала Екатерина.

В шесть часов утра эшелон императрицы двинулся далее и маршировал до Сергиевой пустыни, где Екатерину поджидал невозмутимый вице-канцлер Голицын с первым письмом от Петра.

— А вы проезжали Петергоф? — спросила женщина.

— Да, гусары Орлова уже заняли его.

— Здорово проучили голштинцев?

— С презрением к ним: без оружия — кулаками…

Екатерина прочла цидульку от мужа, обещавшего исправиться и уважать ее, как мать и супругу. Она тяжело вздохнула.

— Я жду ответа, — напомнил вице-канцлер.

Екатерина протянула ему руку для поцелуя:

— Это вам заменит присягу, а ответа не будет…

Во время проезда Конной гвардии через Петергоф генерал Измайлов вручил Екатерине второе письмо от мужа.

— Вы откуда прибыли? — спросила она, спешиваясь.

— Из Ораниенбаума… от его величества.

Екатерина с ловкостью гусара уперлась ногою в потное брюхо коня, подтянула подпругу, поправила бархатный вальтрап.

— Величие его ложно! А что в этом письме?

— Отречение — сказал Измайлов.

Екатерина разломала хрупкие печати на конверте.

— Черт вас всех раздери! — выговорила с недовольством. — Второе письмо начертано карандашом. Что у него там? Неужели даже чернил развести некому? Отречение придется переписать. Конечно, не так бездарно, как оно составлено. А так, как я сама напишу!

Петр III отрекался от престола, прося отпустить его в Голштинию с Гудовичем и Лизкой Воронцовой; еще ему хотелось сохранить при себе любимую «мопсинку» и скрипку, он умолял Екатерину не разлучать его с арапом Нарцисом, умеющим быстро и ловко откупоривать бутылки с английским пивом… «Как схватить этого придурка?» Измайлов проник в мысли женщины и помог ей.

— Вы считаете меня честным человеком? — спросил он.

Екатерина не стала вступать в нравственные дебаты:

— Вы и отвезете в Ораниенбаум мой конспект его отречения. И пусть этот несчастный — чернилами, а не карандашом! — заверит весь мир, что отречение официально, безо всякого принуждения с моей стороны… Только с вашей честностью это и делать.

Доверие внешнее, зато недоверие внутреннее: за Измайловым поехали Григорий Орлов, вице-канцлер Голицын и Панин. Петр писал под диктовку: «В краткое время правительства моего самодержавного Российским государством, самым делом узнал я тягость и бремя, силам моим несогласное…» Он все время беспокоился: