Валентин Пикуль - Фаворит

— Ну, все! — говорили матросы. — Мы выстояли!

С бранью выплевывали изо ртов комки пакли, выковыривали из ушей клочки бумаги. Музыканты заснули среди своих труб и барабанов, среди мертвецов и обломков рангоута. Все шведские корабли, включая и галеры, были заперты в Выборгской бухте, и теперь следовало ожидать капитуляции самого Густава III и его брата Карла…

— Наше положение безнадежно, как и у Карла Двенадцатого после Полтавы, — сказал за ужином герцог Зюдерманландский.

— Выдайте экипажам водку, — повелел король. — Пусть они пьют, сколько хотят, чтобы не задумывались о будущем.

Наступал рискованный момент всей шведской истории.

— Короля будем брать в плен! — объявил Круз.

Петербуржцы два дня подряд слышали канонаду боя, от которой звенели стекла в домах, а ветер с моря заполнил улицы столицы удушливым дымом. Все сводилось к двум проклятым вопросам: выстоит ли Круз? Успеет ли подойти Чичагов? Екатерина не могла скрыть тревоги. («Великое беспокойство во дворце, — писал очевидец, — почти ночь не спали, граф Безбородко сильно плакал. Таятся оба и не веселы».) Противу возможных десантов врага снова призывали народ в ополчение. На этот раз брали даже беглых бродяг, престарелых мещан, сезонных рабочих и сенатских чиновников. Беда не приходит одна: в пороховых сушильнях на Выборгской стороне взорвались сразу 500 бомб. Стекла в окнах домов столицы повылетали, а грохот был столь велик, что многие приняли его за нападение шведов. 29 мая императрица выехала на Красную Горку, желая наблюдать за морским сражением, ибо не совсем-то полагалась на точность депеш принца Нассау-Зигена. В чахлом лесочке старый адмирал Петр Иванович Пущин (дядя декабриста) угощал императрицу чаем из самовара: потом на шлюпке отправились в Кронштадт. Здесь ее застало возмущение турок, доблестно служивших гребцами на галерах. Завидуя русским матросам, носившим медали, они не желали принимать в награду деньги, которыми их щедро оделяли. Обижать турок не хотелось. Монетный двор спешно начал чеканить из серебряных рублей наградные «челенги» (перья вроде султанов) с надписью «за храбрость». Украсив свои чалмы челенгами, турки сразу успокоились, а принц Нассау-Зиген, галерный начальник, сказал Екатерине:

— Напрасно ваше величество сделали это: султан Селим, если они вернутся домой, всем героям головы отсечет.

— Надеюсь, не все турки пожелают вернуться, а в Казани жить среди единоверцев-татар многие из них согласятся…

Ей представили Ивана Максимовича Одинцова, командира 74 пушечного корабля «Иоанна Богослова».

— Сколько у вас крепостных душ?

— Девять в деревне под Рязанью.

— А сколько имеете детей?

— Тоже девять. — Одинцов стал плакать.

— Ни слезами, ни бедностью вы меня не разжалобите, — сухо сказала Екатерина. — Когда вас адмирал Круз призывал сигналом на битву, вы постыдно поворотили от боя в гавань.

— Я покинул линию, имея повреждение в рангоуте.

— Врете! — крикнула Екатерина. — У вас сбило ядром лишь грот-стеньгу, а такие аварии балтийцы исправляли под огнем… Стыдно! Когда сражались мичманы-мальчишки и добровольцы, взятые на флот чуть ли не с улицы, вы бежали. Шпагу — на стол! Вы арестованы. И если мой Сенат приговорит вас к петле, я миндальничать не стану: повешу…

Прощаясь с адмиралами, императрица сказала:

— Вы уж тут сами поладьте. А главное — чтобы король из Выборга не вылез. Посидит без хлеба — сам мира запросит…

…Угроза голода была реальна: почти 200 шведских кораблей и галер, блокированные в шхерах Выборга, имели не только полные экипажи, но еще и 14 тысяч солдат для высадки десантов на петербургских набережных. Королевский совет на «Амфионе» высказался за капитуляцию, Густав III с жаром воскликнул:

— Никогда! Дух Карла Двенадцатого еще не угас в шведском воинстве, а Чичагов не тот, который решится на битву…

На рассвете король выбрался на палубу и положил зрительную трубу на плечо Эренстрема.

— Нам нужен сильный ветер, — сказал он. — Восточный люфт выдует всех нас из этой западни, как пушинку…

В этот день Эренстрем сделал такую запись: «Трудно объяснить поведение русского адмирала Чичагова, который оставался нерешительным зрителем горячего боя…» Всей громоздкою массой кораблей шведы ринулись на прорыв блокады между островами, они исколачивали ядрами русские корабли, а Чичагов не сделал даже попытки преградить им путь в узких проливах. Мимо один за другим проскакивали корабли Швеции, и, когда они вырвались на простор моря, Чичагов засуетился: