Валентин Пикуль - Фаворит

Вице-адмирал Круз держал флаг на «Иоанне Крестителе», командуя кордебаталией, на «12 Апостолах» шел в авангарде вицеадмирал Сухотин, в арьергарде-контр-адмирал Повалишин, линейные силы замыкали восемь фрегатов, на которых работали веслами турки. Наступал третий час ночи. Было светло как днем. Маловетрие замедляло сближение. Корабельные оркестры еще не играли. Яков Филиппович Сухотин окликнул Курносовых:

— Вы не Прохора ль Акимыча детки? Я с ним у берегов таврических порох нюхал… Ну, сыпьтесь в люк. С Богом!

В батарейных палубах духотища, свет белой ночи льется через открытые «порты», в которые высунуты пушки. Матросы жеваной бумагой затыкали себе уши:

— Не пороха, а звери! Пальнешь — свету конец…

Оркестры на палубах заиграли, гнусавые гобои вторили ударам в литавры. Бой начался. Через двери и горловины со свистом задували сквозняки — то горячие, то холодные. Страшный шум наполнял отсеки. «12 Апостолов» отвечал на грохот боя хрустом старого дерева, приседанием палуб и паникой крыс, мечущихся под ногами людей. Братья Курносовы держали «пальники» — длинные, будто удочки, издалека поджигая ими затравку в пушках, после чего пушки откатывались назад.

— Берегись! — слышалось то и дело; один матрос не успел отскочить, и пушка сразу перебила ему ноги…

Шведские фрегаты вклинивались в интервалы между кораблями, Круз на «Чесме» сражался впереди линии, весь в дыму, будто горел. Сверху вдруг резануло воплем:

— Эй! Чья тут нога валяется?

— Не трожь: нога адмиральская…

Батарейная палуба купалась в красном дыму, переборки казались обитыми малиновым бархатом. Перегретые пушки не остывали. Одна из них разорвалась, перекалечив прислугу, умиравшую здесь же, под ногами товарищей. В куски разнесло и вторую пушку, а каждый кусок металла сразу находил себе жертву. [40] Разрывы корабельных пушек были тогда всеобщим бедствием, деморализующим экипажи. Плохое качество литья объяснялось тайным вредительством английских мастеров, добавляющих в металл свинцовые окиси. См. об этом: Смирнов Вл. Два века Онежского завода. — Петрозаводск, 1974.

— Пашка, — позвал Петя Курносов, — жив ли еще?

— Живой. Только дышать нечем…

С другого борта мичманов оповестили:

— На «Иоанне Богослове» что-то неладное. Круз подзывает его к себе, но «Богослов» отходит прочь.

— Может, тонет?

— Да нет. Кажись к жене и деткам заторопился.

— А кто командиром на «Богослове»?

— Одинцов… растяпа!

Приказ адмирала был исполнен в точности: русские корабли выходили на дистанцию в два кабельтова, поражая противника в упор. В портовых окошках Курносовы видели иногда даже лица своих врагов — такие же задымленные и перекошенные в крике, какие, наверное, наблюдали из своих пушечных портов и шведы… К шести часам утра Кронштадтская эскадра уже избила авангард герцога Зюдерманландского: шведы один за другим стали покидать «линию». Курносовы поднялись на верхнюю палубу. Сухотин был еще жив, он лежал возле мачты.

— Помирать надо, детушки, — сказал он и отвернулся. — Что вы ногу-то мою бережете? Выкиньте ее за борт…

Круз на шлюпке обходил корабли, поздравлял команды с победой, просил делать ремонт на ходу.

— Место боя за нами! — возвещал он — Петербурга шведам не видать. Мужайтесь: курьеры к Чичагову скачут давно, только бы нам выстоять до прихода эскадры Ревельской…

Полдень принес «люфт», и шведы отошли, курсируя между Сескаром и Бьерке. Ночь прошла в неусыпном бдении, люди прилегли где придется. Курносовы дремали, положив головы на остывающие пушки.

— Пашка, ты есть хочешь?

— Не. До еды ли тут.

— А помнишь, как торт-то измаильский умяли?

— Разве это забудешь?..

Усталых канониров бил надрывный кашель — от угара порохов, от зловония уксуса. Утром все видели, что дым сражения еще не растаял. Горизонт оставался смутен и зыбок, как воздух над трясиною. Шведы снова открыли битву, герцогу не терпелось уничтожить эскадру Круза, пока не подошла на подмогу ему чичаговская эскадра. Александр Иванович Круз велел кораблям «скатиться» под ветер, завлекая противника на опасные мелководья. Весь день шла пальба, враги маневрировали в узостях, выгадывали ветер и углы атак. Ораниенбаум и Петергоф застлало дымом, который и отползал теперь к столице подобно грозовой туче. Две бессонные ночи и постоянные схватки измотали русские экипажи, но боевой дух кронштадтцев оставался высок, как и в начале боя… Наконец среди шведских кораблей возникла суета, обмен сигналами: король Густав 111 срочно отзывал своего брата, герцога Зюдерманландского, в укрытие Выборгской бухты, где собирался весь шхерный флот шведов. А с моря уже подходила эскадра Чичагова…