Валентин Пикуль - Фаворит

— Полно на Руси баб, раз по двадцать рожавших без трепета. А где дети их? Хорошо, что старость уважут один сын иль двое… Смерть у колыбели дежурит. Нужда во врачевании — главная скорбь наша! Опять же и праздники престольные. После масленицы скрипят дроги кладбищенские: люди русские спешат до погоста. А отчего? Да от невежества нашего. Сидит весь пост на грибках с киселем овсяным, потом словно пес бешеный с цепи сорвется: ешь, Емеля, твоя неделя, жми, Вавила, чтобы раздавило… Вот и мрут! Не на таких ли и указывали пророки в речении своем: «Праздников ваших ненавидит душа моя, и кадило ваше мерзость есть предо мной»?

Екатерина созналась, что больше всего боится оспы.

— Она и всех устрашила! Но даже средь врачей сыскались ее доброжелатели: будто оспа не бич людской, а благодеяние свыше, вроде чистилища, минуя чрез которое человек оспою кровь очищает, избегая тем самым иных, более суровых болезней.

— Было ли когда от нее спасение? — спросила царица.

— Было. В древности викинги поражали мечами зараженных оспою, а евреи разумно покидали места, где оспа явилась.

— Избавится ли от оспы человечество?

— Оспа вечна, — сказал Ломоносов. — Но избавление есть в прививках, и опыты тому имеются. Однако надобно прежде сильным персонам побороть суеверие общенародное. А то недавно Парижская академия одобрила вариоляции, а Людовик Пятнадцатый ученых высмеял…

Екатерина брякнула ложкой в тарелке:

— Вас, Михаила Васильич, слушая, даже не заметила, как управилась первая. — А жене ученого кивнула через стол: — Danke sc'on, frau Lomonosoff.

На прощание Ломоносов подарил ей свои стихи:

Опираясь на костыль, он проводил гостей до карет. Придворные, собираясь в дорогу, спрашивали его, какая будет погода.

— А не знаю, — отвечал он. — Гадать не умею…

Спущенные с тормозов, скрипнули колесные оси. Кавалергарды в латах взяли карету царицы в кольцо, дымчато и тускло блеснула сталь палашей, когда их потянули из длиннющих ножен.

Иногда я думаю — а что, если бы Екатерина не отвечала на прошения Мировича «наддранием»? Представим, что она дала бы ему рублей сто-двести. Возможно, что тогда русская история не имела бы тех странных загадок, которые до сих пор волнуют наше воображение.

Свежий ветер раскручивал петушиные флюгеры над шпицами древних ревельских башен. Екатерина ступила на верхний дек галеры «Три святителя», полуголые гребцы разом налегли на весла — берег поплыл вдаль.

Старый адмирал Полянский поднес императрице кубок с ромом, предупредив, что без «отвальной» пути не будет. Екатерина бесстрашно взяла кубок, офицеры стали хлопать в ладоши:

— Пейдодна, пейдодна, пейдодна…

Ром ударил в голову, подкосил ноги в коленках.

— А я уже пьяная, — сообщила императрица. — Ах, Боже, какая я пьяная! Куда мы плывем? Впрочем, мне все равно… Ха-ха-ха!

Орлов ногою открыл люк, подхватил женщину, отволок ее в каюту, где хохочущая Екатерина вдруг стала рыдать.

— Выспись, дуреха! — И Орлов закрыл двери каюты.

Галера, всплескивая веслами, уходила в сияние моря.

Большие рыжие крысы воровали сухари у матросов.

Вечером Екатерина поднялась с головной болью.

— Вот хрыч вредный! — выругала Полянского. — Обрадовался, что я на флот пришла. Набулькал до самых краев. «Пейдодна, пейдодна…» Скажи, я глупостей не много тут наболтала?

Утром по курсу открылась панорама флотилии, лежавшей в дрейфе. На берегу заранее был возведен макет «городка», построенный для показательного уничтожения его ядрами с эскадры. На палубе «Трех святителей» поставили кресло, Екатерина плотно в нем уселась, держа на коленях подзорную трубу и табакерку с платком. За креслом, перешучиваясь, толпилась свита.

Над галерою ветер рвал и комкал императорский штандарт.

Адмирал склонился в поклоне:

— Осударыня пресветлая, дозволь маневр учинить.

— Прежде я хотела бы знать смысл маневра.

Полянский растолковал, что суда, выстроясь в кильватер, продемонстрируют перед нею стройность батальной линии.

— С удовольствием осмотрю вашу стройность…

Пошли! Но лучше бы не ходили. Корабли мотало из стороны в сторону, мателоты не могли попасть в кильватерную струю впереди идущих. При этом, салютуя, они бестолково разбрасывали вокруг себя факелы огня и груды ядер. Наконец один фрегат, не справясь с управлением, врезался в борт императорской галеры. Прямо над креслом императрицы, с треском сокрушая рангоут и разрывая такелаж, проплыл гигантский бивень бушприта с оснасткой и хлопающими на ветру треугольниками кливеров.