Андрей Упит - На грани веков

«Господин офицер» усмехнулся ему в глаза так, что Холодкевичу стало не по себе. Потом, словно какому-то мальчишке, погрозил пальцем.

— Не хвалитесь тем, к чему вы не причастны, пан Холодкевич. Только сталь ваша, а мечи мой брат кует по собственному почину, вы ему этого не приказывали и вообще в этом деле были как-то подозрительно бездеятельны. По своему почину и мой отец оттачивает это оружие и делает рукояти. И вовсе там не два десятка, а ровно тридцать пять на славу откованных и наточенных клинков. Вот оно как, милейший пан Холодкевич.

Холодкевич выдавил кисло-сладкую улыбку, чтобы скрыть недовольство и унижение, потому что в конце концов это же его собственный холоп, хотя и разглагольствует он так высокомерно и даже грозит ему, барину, пальцем, точно какому-то мальчишке. Но что поделаешь, приходится проглотить — этот парень ныне представитель власти и повелевает именем короля. Юрис сунул в карман свои грамоты.

— На сегодня хватит. Пан Холодкевич, пошлите приказчика, чтобы на послезавтра созвал в имение всех мужиков до пятидесяти лет. Те, кто старше, могут оставаться дома, королевским властям не угодно, чтобы поля оставались невозделанными, а имения и крестьянские дворы разорялись; страна должна быть богатой, королю нужны не только солдаты, но хлеб и деньги.

Холодкевич раз пять кивнул головой.

— Совершенно верно! Совершенно верно! Его королевское величество Карл Двенадцатый не только непобедимый военачальник, но и мудрый и дальновидный правитель. Лишь богатая страна может содержать сильную и непобедимую армию.

Этому мужлану в придачу к высокой должности не было отпущено хоть немного смекалки — он не только не улавливал порядочной доли лицемерия и ловкого притворства в речи и в выражении лица поляка, но даже с удовольствием выслушивал его лесть. Вот и он закивал точно так же, как и Холодкевич.

— Совершенно верно, пан Холодкевич, я рад, что помещики столь ревностно преданы королю. Можете не сомневаться, его величество этого не забудет. Да, паи Холодкевич, а не могли бы вы пристроить нас куда-нибудь переночевать?

Холодкевич даже руки воздел.

— Ну что за вопрос, господин офицер! Вам стоит только повелеть, хотя и без всякого распоряжения я уже подумал об этом. Ужин нас ожидает, прошу, господа.

Дворовые увели лошадей, и драгуны пошли вместе с Холодкевичем. Стол был накрыт в большом зале, где прежде, в лучшие времена, Холодкевич устраивал пирушки, на которых пели и плясали крестьянские девушки. Сейчас там были только три служанки, бойкие и расторопные, не слишком робкие и стеснительные. Юрис, которого Холодкевич непрестанно величал «господином офицером», сразу же отличил одну из них. Это была Мария Грива, недавно еще настоящая красавица, уже заметно располневшая, с несколько развязными движениями; глаза, пожалуй, чересчур вызывающие, но при всем том еще привлекательна. Кушанья на столе уже не такие изысканные и не в таком количестве, как на прежних попойках, но для солдата вполне подходящие. А вот вино, лежавшее все эти годы в подвале, — искристое и крепкое, так что гости уже после третьей бутылки перешли на шведский язык, который Холодкевич знал так же хорошо, как польский и латышский. Тут и оба бородача смогли участвовать в общей беседе, в которой, по правде, ничего, кроме восхвалений короля и бесконечной похвальбы богатствами шведских земель и подвигами армии, не было. Холодкевич поддерживал их, восторгаясь пуще гостей, и то и дело наполнял стаканы. О самом главном, о сборе и отправлении ополчения, даже и разговор не заходил.

Юрису отвели комнату, в которой стояла кровать на гнутых резных ножках, застеленная покрывалом в синих цветочках, а сверху — полог синего шелка, поддерживаемый четырьмя золочеными столбиками. Гость снял мундир и тяжелые ботфорты, надел мягкие комнатные туфли и, засунув руки в карманы, принялся прогуливаться по гладкому дубовому полу. Подошел к окну и стал глядеть в него — вот так в свое время, наверное, стояла баронесса фон Шульц или какая-нибудь фрейлейн, наблюдая за тем, как на дворе порют нерадивого мужичка либо батрачку.

Унтер-офицера охватило чувство необычайного довольства и гордости; он улыбался, точно его только что сделали владельцем всего этого имения с неограниченным правом либо глядеть в окно, либо прогуливаться, либо лежать на той вон синей кровати. Он подошел к овальному зеркалу и подкрутил усы.

За дверью в зале Холодкевич перешептывался с Марией Гривой.