Игорь Срибный - ПЛАСТУНЫ

- Так я и не собирался их одних туда отправлять. С Драгомилом десяток наших пластунов пойдет – они проведут, как надо, ни одна собака не взбрехнет.

- И когда ты думаешь выходить, Серьга?

- Я оставил на гребнях четверых наблюдателей. Они дождутся, пока весь улей слетится в кучу, и пришлют гонца. Вот тогда и выдвинемся.

- Не поздно будет, вдруг они сразу и выступят?

- Не выступят. Им надо распределить силы, наметить пути выдвижения, поставить задачи каждому отряду – они ведь не будут подчиняться никому, кроме своих местных амиров. К тому же, свой завал разбирать – ну, это скорей всего, ночью перед атакой… Так что, время в запасе у нас будет. Тем более, пластуну собраться – только подпоясаться.

Казаки, а Зырянский по роду был донским казаком – сыном станичного атамана, допили горилку, и полковник проводил сотника Осычного до коновязи.

Возвратившись в саклю, Зырянский склонился над картой боевых действий. Полк, измотанный в недельных беспрерывных стычках с горцами, понесший большие потери, двое суток назад был выдавлен превосходящими силами горцев в это дикое, заброшенное селение, запертое в глубокой, окруженной горами котловине. Единственный выход из которой, сейчас был закрыт крупными силами горцев, и перегорожен завалом. Горцы накапливали силы для решающего удара, и полковник сознавал, что полк практически обречен. Зырянский долго сидел над картой, изыскивая варианты спасения полка, но видел на бумаге только непроходимые горы и дремучий лес. И чем больше думал Зырянский о спасении полка, тем яснее становилось ему, что вариант, предложенный пластунами, пожалуй, единственная возможность прорвать кольцо окружения. И полковник принял решение. Тем более, что он знал и видел – сотники пластунов и Осычный, и получивший неделю назад пулевое ранение в бою Митрофан Сирота, немилосердно гоняя своих казаков до седьмого пота на ежедневных учениях, сделали их настоящими асами военной разведки. Полковник видел малую толику того, что умели пластуны, но и этого малого хватило ему, чтоб уверовать в успех операции по деблокированию полка.

Однако, кроме запертого в горах полка, существовала еще одна проблема – головная боль Зырянского. Неделю назад, когда полк и приданные ему казаки, находились на марше, попали они в засаду, организованную шамхалом Тарковским. Пришлось прорываться с боями, отрываясь от наседавших с окрестных высот горцев, метким огнем выбивавших егерей и казаков, находящихся в низине. Число раненных неуклонно росло, и тут отряд наткнулся на несколько хозяйственных построек, бывших когда-то большой кошарой. С тыльной стороны кошара была прижата к огромной скале, а с юга примыкала к непроходимому в этих местах лесу. И здесь вынужден был полковник принять предложение атамана запорожцев Зарубы, и оставить в продуваемой всеми ветрами заброшенной кошаре пятьдесят пластунов охраны и около полутора сотен раненных казаков и егерей. Иначе было просто не оторваться, поскольку горцы палили, не жалея зарядов, с каждой горки, из-за каждого дерева, а стрелы порой закрывали в полете солнце: настолько велик был перевес сил.

Прощаясь под огнем врага, Заруба обнял полковника и сказал странную фразу: «Горный волк – он одиночка. Он нападает сам-один и вырезает все стадо. Идите с Богом, полковник, ни о чем не тревожьтесь…»

И с того дня не было от них никаких известий.

Зырянский, ожидая возвращения пластунов из ночной разведки, почти не спал в эту ночь, но решил не ложиться, поскольку сделать предстояло еще очень много, и он кликнул джуру, чтоб послать за сотником Драгомилом. А сам уселся за стол и, скрипя плохо очиненным пером, стал выводить на бумаге строки боевого приказа двум сотням пластунов и сотне Драгомила. Писанина была для полковника задачей столь сложной, что от усердия он высунул между губ кончик языка, ежесекундно покусывая его…

Драгомил – в прошлом полковник сербской армии, был вынужден покинуть Родину, как и многие другие сербы, уводя свои семьи от бесчинств, чинимых в отношении славянского населения армией турок. Захватив Албанию, Болгарию и Сербию, турки тут же попытались обратить население этих стран в магометанскую веру. Пошли на предательство и забвение веры предков только албанцы и часть населения других стран. В Сербии и Болгарии полыхнули восстания, которые были подавлены жесточайшим образом. Население безжалостно уничтожалось целыми селами – от стариков до малых деток. Православные храмы разрушались до основания, а все православные священнослужители безжалостно уничтожались. Разрозненные отряды сербской армии не могли оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления, и терпели поражение за поражением. Чтобы спасти остатки армии воевода Цветич приказал выходить малыми отрядами в Россию. Ну, а куда было идти вольнолюбивым сербам, как не к братьям по крови, вере и воле – казакам? Вот так, в приазовских степях по берегам рек Северский Донец, Нижняя Крынка, Миус и Кальмиус возникли сербские поселения, и пошли гулять по казачьим украинам фамилии Серба, Сербин, Сербиенко. Это все были потомки браков сербов с казачками – хлопцы крепкие, с хорошими славянскими кровями и истовой верой в Спасителя…