Игорь Срибный - ПУТНИК часть I

Быстро попрощавшись, они умчались на пулеметной тачанке, подняв за собой широкий пыльный шлейф и, задавив по пути пару зазевавшихся сельских куриц…

На негнущихся ногах Сербин подошел к Фросе и, взяв ее за руку, повел в горницу.

Иван Лукич и все трое братьев Фросеньки восседали за обеденным столом в напряжении, в ожидании конца разговора Путника с военными. Из спальни родителей доносились всхлипывания и тихие причитания матери Фроси – тети Лизы, как называл ее Путник.

- Иван Лукич, - прокашлявшись, торжественно начал Сербин… и осекся. И вдруг сказал тихо и просто, - Благословите нас и обвенчайте в воскресенье. Хочу, чтоб Фросенька меня ждала супругой, пред Богом венчанной. Я тогда точно знать буду, что живым ворочусь к ней. Скоро!

- Ох, Леонид! Боялся я за тебя! – хрипло сказал Иван Лукич. – А как увидал, что вскочил ты со скамьи… Ну, все, думаю – голыми руками зараз порвет и Димку и того военного, что с им прикатил! Бог беду отвел, знать, и от тебя и от всего семейства нашего. Ибо и мы все пострадали бы, коль тронул бы ты власть эту бесовскую… - Он истово трижды перекрестился. Все братья поднялись и тоже трижды осенили себя крестным знамением…

- А к свадьбе, Леонид, в общем-то, все и готово. Ждали мы этого дня, хоть и знаем, что за путь тебе уготован. Да, ведь ты не угомонишься, пока свои дела не сделаешь! Что же, принимаем тебя таким, каков ты есть! Вот только платье свадебное еще не пошил Изя. Говорит, материал сложный, этот атлас твой заморский. Но ничего, потороплю – успеет к воскресенью. Выходи, мать! - вдруг гаркнул он так, что в буфете задрожали стаканы. – Выходи, старая, накрывай на стол! Просватали мы нашу девочку!

После праздничного обеда ушли Иван Лукич с Леонидом в сад и присели под яблоньку.

- Ну, учить тебя – только портить! – сказал отец Фроси. – Ты уж столько перевидал, что мне и в самом страшном сне не приснится. Об одном тебя прошу: смирись! Не победить эту власть ни сегодня, ни завтра, ни через пятьдесят лет. Ибо на крови она замешана и великой кровью держится. Сколь судеб перемолола, столько еще перемелет, не подавится. Человек для нее – тьфу, ништо! А мне Фросенька моя дорога! Жизнь положу за свою кровиночку, только бы Господь малую толику счастья ей даровал… Сбереги её, Леонид! Схорони от злых напастей и дел черных. Внучков нарожайте, чтоб жизнь постылую да старость мою скрасили… Прошу, сынок, не дай моей доньке сгинуть в этой жизни! – Старик смахнул слезу из края глаза.

- Сберегу, отец, не сомневайся! – твердо сказал Леонид. – Не лежит душа у меня к новой власти, ой, не лежит! Но слова отшельника лесного помню: «другой не будет». А, значит, с этой придется мириться и жить… Переборю себя, что ж делать. Ради семьи, ради детишек наших будущих переборю… За них биться буду, сколько Господь мне жизни положит…

- Вот и славно, сынок! Рад, что принял ты такое решение! А с пути тебя не своротишь, уж я то знаю! – просиял Иван Лукич…

На свадьбе Леонида и Фроси гуляло все село. Даже Соловьяненко, узнав от кого-то о свадьбе, примчался все в той же пулеметной тачанке и, выслушав с улыбкой упреки селян за подавленную птицу, подарил Сербину новенький «Маузер» в лакированной деревянной кобуре, а Фросеньке - весь изукрашенный медалями с царским профилем, сверкающий начищенными мелом боками, пузатый самовар.

А уже через неделю бойцы сотни, названной с легкой руки Сербина «Летучей», приступили к занятиям по боевой подготовке.

Леонид готовил казаков, как готовили его самого «деды» в пластунской команде. Всему учил он бойцов: и искусству маскировки, да так, чтобы в ровном поле тебя не сыскать было, и как распознавать и прятать след на пыльном шляху, и как от погони уйти, растворившись в складках местности… Учил тайным знакам общения, чтобы тишину не нарушать, учил, как костерок развести под проливным дождем, да чтоб без дыма…

Через десять дней перешли в стрельбе, метанию ножей, рукопашному бою. Стреляли на шаг, на голос, на вспышку света… Стреляли лежа, стоя, на бегу, в кувырке, в прыжке с коня… Ножи метали из любого положения…

Трудно давалась казакам пластунская наука. Не все выдержали нагрузки, не все выказали способность стрелять без промаха, распознавать и путать следы…

Через месяц усиленной подготовки в сотне из ста пятидесяти человек, набранных изначально из добровольцев, осталось семьдесят восемь…

Проводить смотр сотни приехали Сухов и Соловьяненко. В учебном лагере, разбитом на участки для занятий, и огороженном колючей проволокой, ветер гонял седые ковыли. Военных встретил Сербин верхом на Орлике – подтянутый, прямой, туго перетянутый ремнями портупеи… Проводив проверяющих на центр лагеря, где стоял устремившийся в небо флагшток, он доложил, что сотня к смотру готова.