Я отличу и тебя, и твоих детей. Встань!
Сорган-Шира медленно поднялся. Его ноги мелко подрагивали, но страха на лице не было, его сменили растерянность и недоверие.
— Велика твоя милость, хан Тэмуджин! — скосил глаза на нойонов. — Над нами не будет господина? А как же…
— Отныне у тебя один господин — я, хан. Ты волен, как эти нойоны.
— Ага… — Сорган-Шира совсем пришел, в себя. — Пусть небо хранит тебя, хан! Но прости недостойного. Что человеку воля, если из всего нажитого осталось только это, — он поддернул штаны.
— А что у тебя было?
— У меня была хорошая одежда, новая юрта, железные котлы и чаши из дерева…
— Куда же все это делось?
— У меня было все до сегодняшнего дня, — увильнул от прямого ответа Сорган-Шира.
— Мои воины ограбили тебя?
Сорган-Шира отвел взгляд. За него ответил Чилаун:
— Твои, хан Тэмуджин. Ограбили, избили, убили мужа Хадан.
— Где стояла ваша юрта?
— Недалеко отсюда. Вон там.
Не оборачиваясь, спросил у нойонов:
— Чьи воины шли там? — Нойоны притихли. — Твои, Хучар?
— Не мои, а твоего брата Хасара, — пробубнил Хучар, нарочно растягивая слова: радовался случаю досадить хотя бы такой мелочью.
— Хасар, иди сюда. Это верно?
Брат подошел неспешно, широко расставил ноги в гутулах, расшитых цветными нитками от загнутых носков до края голенищ. Крутая грудь закована в поблескивающие латы, на голове золоченый шлем, начищенный так, что можно смотреться, как в китайское зеркало, на шелковой перевязи с пышными кистями кривая сабля, обложенная чеканным серебром, — вырядился, синеперый селезень! Хасар презрительно повел круто изогнутой бровью на Сорган-Шира:
— Радовался бы, что в живых остался… Когда воины идут в сражение, им некогда разбирать, где враг истинный, а где затаились такие.
— Когда воины идут сражаться, Хасар, они должны в обеих руках держать оружие. А что у вас? Одна рука держит меч, другая хватает добычу. Когда это кончится? У нас войско или шайка разнузданных разбойников? У тебя спрашиваю, Хасар! Я вас спрашиваю, нойоны!
— Так было всегда, — с обидой сказал Хасар.
— А теперь будет иначе. Битва — рази врага обеими руками, повержен враг — бери его добро. Поезжай к своим воинам и верни этому человеку все.
Не утаивайте и обрывка веревки.
Сорган-Шира наконец поверил в свое счастье, осмелел, начал бойко перечислять, сколько чего у него похитили. К своим потерям добавил и коней Чимбая, оставленных в курене, и табун дойных кобылиц Таргутай-Кирилтуха.
Хасар вскипел:
— Может, и волосы с твоей головы похитили воины? Брат, я верну этому человеку все.
Но почему мои воины должны оставаться без добычи? Чем они хуже кэрэитов Ван-хана?
— А что кэрэиты?
— Что… Курени грабят. Или чужим можно? Своих утесняешь…
— Иди и делай, что велено! Джэлмэ, Боорчу, скачите к кэрэитам. Пусть не смеют брать ничего!
Он знал, что это вызовет недовольство воинов Ван-хана. Но не беда.
Пусть и хан-отец учится уважать его волю. Хану до сих пор стыдно за свое отступничество. Когда впервые после разгрома Коксу-Сабрака встретился с ним, пришлось даже успокаивать старика — так он клял коварство найманов и свое легковерие. Они дали друг другу слово впредь не слушать, никаких наговоров…
Ван-хан и его сын не замедлили явиться к Тэмуджину. В сопровождении своих нойонов поднялись на сопку, спешились. Тэмуджин приказал разостлать для хана войлок, сам остался сидеть на камне. Внизу на берегу реки воины разоружали пленных тайчиутов.
— Ты посылал ко мне Джэлмэ и Боорчу? — спросил хан.
— Посылал, хан-отец, с просьбой ничего не трогать в куренях тайчиутов.
Нилха-Сангун накрутил на палец стебель дэрисуна, резко дернул стебель оторвался у корня.
— По какому праву ты лишаешь нас добычи? — спросил он.
— Нилха-Сангун, пора бы знать, что не все взятое в бою добыча.
— Как так? Это что-то совсем новое…
— Не новое. Боорчу отбил у Коксу-Сабрака твоих людей, твою семью.
Почему-то он не посчитал это своей добычей.
— То — другое.
— Не другое, Нилха-Сангун. Улус тайчиутов — мой улус. Разве я могу допустить, чтобы его грабили?
Ван-хан удивленно вскинул голову. А Нилха-Сангун зло засмеялся.
— Твой улус! С какой стати? Мы все должны делить пополам.
Тэмуджин был терпелив. Хотя наскоки Нилха-Сангуна и раздражали его, он старался говорить спокойно. Важно было убедить Ван-хана. Конечно, захваченные курени тайчиутов он мог бы присоединить к своему улусу и без согласия хана, даже вопреки его воле. Но ссориться с ханом нельзя.
Читать дальше