Владимир Успенский - Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине

- Лейтенанта того не видел больше?

- Нет. Перевели его с повышением куда-то. А ненависть, безусловно, на всю жизнь осталась. Товарищи, которые постарше да поумней были, на многое мне глаза открыли, особенно пока в ревельском экипаже отправки во Францию ждали.

- Во Францию? - удивился Федор.

- Там в Тулоне крейсер «Баян» строился, на него команду собирали. В девятьсот третьем году. Туда мы налегке уезжали, а оттуда два тюка подпольной литературы доставили. Вот в ту пору я и с Михаилом Ивановичем познакомился.

- Это с Калининым? Который ночью к нам приходил?

- С ним самым.

- То-то я гляжу, беседуете словно брательники.

- Безусловно, - усмехнулся Иван Евсеевич. - Братья по партии. Давно уж в большевиках состоим. Я как с флота на завод перешел, так сразу в партию записался. А Михаил Иванович и того раньше.

Они приближались к Дворцовому мосту.

- На коробку, братишки? - окликнул их. моряк, лихо спрыгнувший с подножки трамвая.

- Домой, - неохотно ответил Орехов.

- Колька-колосник? - обрадовался Демидочкин. - Откуда тебя выкинуло?

- У Зойки отлеживался. А вы где дрозда давали?

Федор хотел ответить, но осекся под сердитым взглядом Орехова. Пробормотал неопределенно:

- Так, по службе...

- Ну, я за вами в кильватер!

Этот матрос-кочегар служил на номерном тральщике, который с самой весны стоял возле «Авроры», частенько бывал на крейсере и примелькался, как свой. Фамилии его никто не знал, зато прозвище «колосник» неотделимо пристало к нему.

Клеши у Кольки шире ботинок, бушлат подогнан по фигуре, бескозырка без каркаса, смята в блин по высшему балтийскому шику и сдвинута на затылок. Вооружен - больше некуда. Винтовка - это само собой. Пулеметная лента переброшена через плечо и дважды обернута вместо пояса. Две гранаты. Из-под бушлата высовывается деревянная коробка маузера.

Федор Демидочкин взирал на столь грозного вояку с некоторым почтением. Григорий Орехов насмешливо поглядывал сверху вниз. Спросил:

- У вас все еще эсеры верх держат?

- Нет. Этих мы скинули, - ответил Колька. - Теперь анархистов в комитет выбрали.

- А чем они лучше? - поинтересовался Иван Евсеевич.

- По мне один черт, хоть те, хоть другие, была б только жизнь веселая.

- Чтобы выпить да закусить? - прищурился Евсеев.

- Этого нам мало. Душе простор нужен; Какая партия больше воли обещает, за ту и стоим.

- Сам-то ты в какой?

- А ни в какой. Балтийский моряк - и точка!

Они миновали проходную завода, повернули вправо, где виднелась стальная громадина крейсера. Колька-колосник зашагал к тральщику.

- Ох и отосплюсь нынче! - зевнул Федор. - А ты-то где спать будешь, в цеху, что ли? - спросил он Ивана Евсеевича.

- Я ночью вздремнул часа два.

- Сидя-то? Что это за отдых?

- Пойдем с нами, - предложил Орехов. - И место, и харч найдем.

- Спасибо, но не могу, безусловно. Мне сейчас в отряде Красной гвардии занятия проводить. Время не терпит!

Сырой ветер освежал щеки, проникал под пальто. Михаил Иванович стоял на крыльце Смольного, поджидая товарищей, с которыми собрался ехать на заседание Петроградской городской думы. Было многолюдно и шумно. Матросы, дежурившие возле пулеметов, громко смеялись, толкали друг друга, чтобы согреться. Гудели моторы броневиков, механик осматривал машины и нещадно ругал своего помощника. Прошел рабочий отряд. Красногвардейцы, непривычные к строю, шагали сосредоточенно, стараясь попасть в ногу. С отчаянными криками носились над куполами собора галки.

Так было и утром, когда Михаил Иванович приехал в Смольный, так было и два часа назад, когда он выходил на улицу, чтобы проводить Евсеича, посланного встретить моряков, прибывших из Гельсингфорса. Ничего вроде бы не изменилось. То же серое, холодное небо, те же матросы возле пулеметов, птичий грай и треск моторов. Тот же поток шинелей, пальто, бушлатов, непрерывно втекавший и вытекавший из Смольного. Никаких внешних перемен.

А между тем за это время свершилось многое. Большевики объявили Временное правительство низложенным. В 14 часов 35 минут в Смольном открылось экстренное заседание Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Встреченный аплодисментами, к трибуне быстро подошел Ленин.

- Товарищи! - он подался вперед. - Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась!

Да, революция стала фактом. Та энергия, которую долго аккумулировала партия, пришла теперь в действие, выплеснула на улицы Питера многие тысячи вооруженных бойцов. Были взяты под контроль подступы к городу, перехвачены железные и шоссейные дороги. Революционные отряды заняли Главный телеграф, Главный почтамт, другие государственные учреждения, мосты через Неву. В руках Временного правительства оставался только Зимний дворец. Да еще Петроградская городская дума, где преобладали эсеры и меньшевики, продолжала поддерживать Керенского. Хотелось бы Михаилу Ивановичу побывать сейчас на Дворцовой площади, где развертывались главные события, но партия дала ему другое поручение. Он - гласный городской думы, там его поле боя.