Владимир Успенский - Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине

В каждой речи, даже самой небольшой, должен быть свой гвоздь, свой стержень. Этот стержень и искал Михаил Иванович в беседах с местными представителями.

- Итак, первым по плану у нас сход в деревне Михайловне Никольск-Уссурийской волости. Кто бывал там, что там волнует крестьянство?

- Разрешите мне, Михаил Иванович. Я недавно ездил туда по поручению губкома. Положение в волости, безусловно, характерное для здешних мест. Сказывается длительная оторванность Приморья от остальной страны, уровень политических знаний невысок, пропаганду начинаем с азов. Народ разный: много таких, которые в сопках партизанили, но есть и такие, которые уживались и с белогвардейцами, и с интервентами... Еще вот бабы очень задиристые. Привыкли всю войну хозяйничать без мужиков и сейчас тон задают.

- Матриархат? - с улыбкой осведомился Кали-чин.

- Вроде того.

- А жалобы на что будут?

- Налог, Михаил Иванович. Первый раз обложили крестьян налогом, кажется им, что тяжело.

- А в самом деле?

- Трудновато, безусловно, да что поделаешь? Разрушений много, восстанавливать нужно. Одна железная дорога сколько средств требует. Центральная власть никаких сумм от нас не берет, нам оставляет, но все равно мало.

- Об этом и поговорим, - кивнул Калинин. - Мы теперь ехали, узнали: оказывается, только от Уфы до Омска на железной дороге пятьсот мостов было разрушено за войну. Времянки ставили, менять надо. И так за что ни возьмись. Везде прорехи. - Он принялся свертывать самокрутку. - А еще расскажите мне, какое крестьянское хозяйство считается здесь средним. Какой земельный надел, какая скотина, годовой доход?

К концу беседы он ясно представлял обстановку в Никольск-Уссурийской волости. Решил: никаких речей не нужно, пусть люди спрашивают о том, что их тревожит и интересует. А он ответит.

Народу собралось много. Приехали, вероятно, крестьяне из соседних волостей и даже из дальних сел. Рядами стояли телеги с поднятыми оглоблями. Разноголосо гомонили бабы.

Все принарядились, будто на праздник. И денек теплый, погожий.

Михаил Иванович внимательно смотрел на сход с дощатой трибуны. Обычно в таких случаях первые ряды занимают мужики, бабы толпятся позади. А тут - поровну. Баб впереди даже больше, пожалуй.

Почти возле самой трибуны стояли трое. Михаил Иванович понял: народ выдвинул их вести разговор. Один мужик - могучий, широкогрудый, с черной окладистой бородищей. Другой же, наоборот, щуплый, безбородый и даже безусый, хотя и в почтенном возрасте. Лицо у него спокойное, умное. Между этими несхожими мужиками - женщина в вышитой украинской кофте. Дородная, властная, она, вероятно, была в молодости очень красивой.

Федора Гавриленко - назвал ее председатель волисполкома. «Бой-баба!» - подумал Михаил Иванович.

Эта самая Федора вступила в разговор одной из первых, едва Калинин полюбопытствовал: какой считается деревня - богатой или нет?

- Считают богатой, да богатства-то мало. Привезешь овес, покупают у нас за тридцать копеек, а на рынке торгуют за сорок.

- А сколько раз вы пашете землю?

На этот вопрос деловито и быстро ответил безусый крестьянин:

- Под пшеницу раз пашем, в среднем десятин десять - двенадцать сеют. Раньше засевали по тридцати десятин. А на тот год будем вас просить помочь нам. Уж очень тяжел для нас налог.

- Теперь и на Дальнем Востоке перейдем к единому налогу, - твердо сказал Михаил Иванович. - Это вам вначале так трудно кажется, а потом привыкните.

Опять быстро заговорил безусый:

- Более зажиточные уплатили общегражданский налог, остались малозажиточные и бедняки, а с каждым днем цена увеличивается; сегодня не успел заплатить, денег не было, и вместо одного рубля тебе уж завтра надо два заплатить. А где же денег взять? Нельзя ли попросить, чтобы брали по той же цене, как вначале, то есть по одному рублю?

- Уж будьте добры, подумайте о нас, - поклонилась Калинину женщина.

- В России пятый год берут налоги, а у вас только начали - и вы уже стонете.

- Отдышку дайте, а про то не говорим, что совсем платить не надо.

- Здесь не Россия, земля не так родит, - поддержал женщину пожилой крестьянин.

А могучий бородач, молчавший до сих пор, заговорил вдруг, оглушая всех своим голосом: у него сын, дескать, в Красной Армии, и какие теперь ему положены льготы, и нельзя ли отпустить сына поскорее домой?

Михаил Иванович обстоятельно ответил на все, что интересовало бородача.

Крестьяне слушали с интересом. Лишь щуплый безусый мужик переминался с ноги на ногу, не терпелось ему задать вопрос: