Казимеж Тетмайер - Легенда Татр

— Вона! — засмеялась Марина. — Войду я в ручей — довольно на мне будет и жемчуга и алмазов!

— Любить тебя буду! — крикнул Сенявский.

— Знаешь, пан, как у нас говорится? Полюбил он ее, как травку мороз.

— Ну, так велю тебя украсть, дерзкая девчонка!

Марина быстро оглянулась, думая, что, может быть, у этого пана есть поблизости слуги, и, приставив лезвие косы к самой груди Сенявского, сказала:

— Только свистни!

При этом глаза ее сверкнули так, что можно было поверить — она его сейчас ударит.

— Я один, со мной нет никого, — сказал Сенявский, у которого невольно забилось сердце.

— Ну, так знай, пан: у нас что ни Топор, то топор!

— Что это значит?

— Я из Топоров родом, из Грубого. Если обидишь, брат мой с мужиками под землей тебя сыщут!

Сенявский рассмеялся. Если бы с ним были Сульницкий и Томек, велел бы он им похитить девушку, хотя бы только для того, чтобы убедиться, как мужики из Грубого станут ее искать и какая может быть война между Сенявским и Топорами. Но один он против косы ничего сделать не мог.

— Есть мне хочется, — сказал он, чтобы как-нибудь продолжить разговор.

— Ну, так ступайте к нам в избу. Тут ничего нет.

— Угостишь меня?

— Охотно.

— А не сердишься за то, что я говорил?

— Молоды вы — вот и глупы, — сказала Марина, как бы покончив с этим вопросом. — Идемте!

Но когда Сенявский направился к лесу за собаками, чтобы взять их с собой, Марина закричала:

— Э, да это не годится! С собаками! Их наши овчарки разорвут!

— Так как же быть? Я собак не могу бросить.

— Ничего. Оставайтесь с ними, — я вам сюда принесу. И собакам тоже. Разложите тем временем костер.

И она с косой на плече пошла через лес.

Но Сенявский костра разводить не стал, отпустил только подпругу у лошади и снял удила, чтобы она могла пастись; потом лег на траву и стал думать о молодом, гибком, крепком теле Марины.

Через полчаса или немного больше она верхом на лошади выехала галопом из лесу, с мешком и корзинкой в одной руке, с топором — в другой. Выскочив из лесу, мчалась она через поляну, гоня во весь дух небольшую, но крепкую гнедую лошадку.

— А где же костер? Что вы тут делали? — кричала она уже издали. — Где же костер? Вот здесь бобы, фасоль, сало, пирог, вот для собак — в горшке. Спали, видно? Не больно вы проворны!

Сенявский, смеясь, поднялся с травы, а Марина принялась таскать для костра хворост. С помощью ее топора и дорожного топорика Сенявского мигом запылал огромный костер. Сенявский достал из тороки вино и водку, нарезал сало, поджарил его на вертеле, выпил. Тем временем варились бобы и фасоль.

Это был прекрасный пир в клубах дыма, среди искр от потрескивающих можжевеловых веток.

Когда он подкрепился, Марина от нечего делать принялась рубить молоденькие смолистые сосенки и елочки и бросать их в огонь; Сенявский присоединился к этой забаве. Они сложили костер в рост человека, и казалось, что пламя и дым поднимаются до самого неба. Встревоженные собаки завыли, как на пожаре…

Так они познакомились, Сенявский и Марина.

Было это два года назад, в самом начале июня.

И никто об этом не знал, — только Терезя, поверенная Марининых тайн.

Сидя за хатой в эту июньскую ночь, долго шептались девушки о пане, который в этом году не показывался с самой зимы, хотя, бывало, наезжал в их края, лишь только стает снег.

— Кто знает? Может, женился? — говорила Терезя.

— Я тогда убила бы и его и ее! — отозвалась Марина.

А в избе, пользуясь тем, что хозяйка, старая Марта, заснула, к тому же была глуховата, старик Топор, которому не спалось по ночам, разговаривал в темноте с Кшисем, тоже лежавшим в постели.

— Спит?

— Спит.

— Чутка окаянная баба, как пес, даром что глуховата, — шептал Топор. — А твоя Бырка хорошо слышит?

Кшись был женат на Бырке из Гладкой.

— Слышит. Иной раз приду домой выпивши, — так тут хоть как кот крадись — узнает!

— Ишь ты! Ишь ты! — дивился старый Топор. — И что же?

— Лается. А иной раз с кровати на середину избы выпихнет.

— Ишь ты! Ишь ты! Выпихнет, говоришь?

— Нога у нее, понимаете, потолще бараньего зада! Бырка! Одно слово — Бырка! [10] Бырка — овца (подгальский диалект).

— Да… Такая отделает! Хорошо, что моя, слава тебе господи, худая. Силы у нее такой нету.

— А Бырка еще ничего. Так и носится по избе! Приеду я зимой из лесу и, как бы ни замерз, залезу ей под ноги — мигом отогреюсь.

— Эх, брат! Вот это, я тебе скажу, благодать! — сказал Топор тоном знатока и не без зависти.