Нина Молева - Марина Юрьевна Мнишек, царица Всея Руси

— Смелость, сила, ловкость… Все эти качества в гораздо большей степени присущи Заруцкому. И еще красота, которой никогда не грешил покойный царь.

— Тебя привлекала телесная красота, дочь моя? И снова ты клевещешь на себя. Мне ты всегда говорила о красоте духовной государя. О его образованности. О языках, на которых он изъяснялся. О книгах, которые читал. О философических рассуждениях, к которым стремился. Разве все эти качества присущи ясновельможному боярину? Помнится, ты никогда не называла их и напротив — готова была подшучивать над его не шляхетскими привычками, обиходом, разве не так? Именно потому, что существо его пребывает в телесных радостях и отвергает духовные эмпиреи, так важно, что он испытывает к тебе вполне земные чувства. Они помогут ему превзойти самого себя в отношении смелости и изворотливости.

— Отец мой, мне не нужны сегодня утешения. Мы подошли к той, может быть, роковой черте, где правда и только правда может еще нас спасти для жизни. И для престола.

— Ты всегда отличалась решительностью и неженским умом, дочь моя.

— Так вот именно поэтому. Ты знаешь, святой отец, как хочет новое московское правительство завоевать симпатии волжских казаков.

— Да, это настоящая вольница.

— Вот именно. Я знаю от Заруцкого, сколько прелестных грамот посылается им именем Михаила Романова и патриарха.

— Кажется, такие грамоты посылаются всем казакам — и на Волгу, и на Дон.

— Пусть и на Дон. Мы говорим сейчас о здешних казаках. Это им собор всяких людей московских, не говоря о царе и властях духовных, посылает вместе с грамотами самые щедрые подарки. Самые щедрые, месяц за месяцем, хотя казаки пока и не перестают бунтовать. Москву не смущают потраченные средства. И ты понимаешь, святой отец, капля долбит камень не силой, а частым падением. В конце концов, казаки поймут, что с таким правительством выгоднее иметь дело, чем с царицей, которая, в общем, ничем не может их по-настоящему одарить.

— Московские власти правы в том смысле, что для них нет ничего опаснее союза казаков с твоей армией, моя дочь…

— Но именно во главе и под командованием Заруцкого.

— Это одно должно тебя успокаивать.

— Успокаивать? Твои увещевания становятся неубедительными, отец мой, совсем неубедительными.

— Но почему же — иметь такого полководца…

— Если он сохранит мне верность. Подожди, подожди, святой отец! Разве ты не знаешь, какие грамоты и новый царь и Земский собор присылали Заруцкому? Они обещали ему полное помилование, земли и службу под их державой!

— Ясновельможный боярин не обратил внимания на их посулы!

— Вчера. Может быть, сегодня. А завтра? А если эти посулы будут становиться все щедрее?

— Соблазн возможен всегда, дочь моя. Человек слаб — такова его природа. Но я предполагаю…

— Вот именно предполагаешь, святой отец. Но люди не случайно говорят: человек предполагает, а Бог располагает. Откуда мне и тебе знать, каково предназначение Заруцкого.

— Надо надеяться на лучшее, дочь моя.

— А готовиться к худшему. Ты сам столько раз повторял мне это, святой отец. Я столько раз повторяла недавнее наше прошлое, что иногда мне кажется, я возвращаюсь в него и живу в нем.

— Я хочу тебе напомнить, государыня, что грамоты ясновельможному боярину приходили еще до твоего приезда в Астрахань.

— Еще бы, на нашей стороне была Астрахань и к ней присоединился город Терский! Мало того — казаки заявили, что не позже чем весной пойдут на Самару и Казань. Все сулило замечательное будущее. Не знаю, чья это ошибка, но между Астраханью и городом Терским начались недоразумения.

— Все-таки виноваты были торговые люди — не казаки.

— Не знаю. Главное, Терский отошел от Астрахани. И вот теперь терский стрелецкий воевода двинулся на Астрахань. Если только горожане прибегнут к его помощи…

— Я не хочу тебя огорчать, дочь моя, но твой приказ о звоне…

— Мне надоели ортодоксы с их привязанностью к любым привычным мелочам. Надоели! Не думаю, чтобы французская королева или австрийская императрица позволили бы беспокоить своих детей нелепым и совершенно немузыкальным шумом!

— По всей вероятности, твои сестры королевы поступили бы так же, но это было бы в их исконных столицах. Во дворцах, которые строятся таким образом, чтобы создать самые большие удобства для их жителей. Тебе же, государыня, и твоему двору приходится пользоваться гостеприимством ортодоксальных духовных лиц — жить в их монастыре, построенном для их благочестия и их молитв.