Александр Селисский - Трофим и Изольда

Первые годы пришлось поработать на авторитет. Говорят, будто держался он тогда иначе, понимая, что директор хорош, когда хорош цирк. Зрителям, за их кровные денежки, подай интересное представление. И директор допускал в программу две-три клоунских репризы, проходившие «на-ура», пусть и вызывали они умеренный гнев инстанций. Которые непосредственного отношения к цирку уже и не имели, зато Великую Идею, как бы сами собой олицетворяли. Инстанции бывали недовольны отсутствием нужного содержания в текстах и также лишним, по их мнению, комикованием. Меру неповиновения он, однако, тщательно дозировал, и наверху обходились повышенными голосами, хотя случалось, говорят, и ногами топали, и матом директора крыли. Так было принято, на людей не в меру образованных или – не дай Бог! – воспитанных, наверху смотрели плохо. Традиция эта установилась изначально и никогда не могла быть нарушена: крик и матюки считалась признаком настоящей рабочей и крестьянской власти. Директор ощущал начальственный матюк естественной принадлежностью службы и очень бы удивился, скажи кто-нибудь, что, мол, это оскорбительно, терпеть хамство Он и не терпел вовсе, а просто слушал и только – в этом единственном случае! – глаза меняли оловянное выражение на почтительное. Обещал учесть, доработать и в следующих программах производить... – впрочем, здесь он говорил только «создавать» – номера, в которых не будет вообще никакого комикования, а не то, чтобы лишнего. Почти что лишь одна великая идея. Тут начальство говорило: «Ты что, с ума сошёл? Какой же цирк без смеха?» И он опять признавал правоту начальства, и его глубокую мудрость. Сделанное меняли только в самой необходимой мере, дабы каждый, кому положено, видел, что замечания учтены. Публика же, со временем привыкла смотреть всё, что показывают, потому как в кино и в театре было так же скучно, а дома ещё скучнее.

Но это было давно, если вообще было. Теперь авторитет работает на него. Жизнь идёт легко и плавно. В цирке шепотом говорят, что представления всё хуже, а славы и старых заслуг надолго ли хватит? Зрители быстро поймут, что ходить сюда незачем. «Служба доносов и оповещений» всё передавала ему, но директор не боялся «разговорников» пока «наверху» довольны.. Особо же громким или просто неугодным создавались «специальные» условия, и они просили об увольнению по собственному горячему желанию. Потому критиковать опасались, и даже газеты хвалили цирк: редакторы подчинялись тем же инстанциям, на них так же топали ногами, им тоже приходилось угадывать и проявлять где надо твёрдость и где надо – гибкость. Успех будет, если умеешь правильно распределить эти качества. Он сумел: публика жрёт что дают, начальство любит и дочке обеспечен светлый путь. Не в ткачихи же ей идти! Хорошо, что папа не стал эквилибристом на проволоке…

Директор охотнее всего давал место в программе чьему-нибудь сыну или племяннику. Разумеется, если папа или дядя был «от Ивана Ивановича». А тем более, сам Иван Иванович, лично! Однако, хороший музыкант, ещё и с какими-никакими связями, поищет чего другого. Трофима можно было считать удачей, почему ею не пользоваться?

– Заходите, – сказал директор. Дирижёр улыбался, а директор уже писал знаменитым паркером: «к/оф.» Что значило: «отделу кадров. Оформить на работу».

Отдел кадров был наполовину меньше директорского кабинета. Окна забраны решётками, будто здесь не цирк, а завод секретный, комната перегорожена стойкой на две неравные части и высота перегородки по грудь взрослому человеку. «Лилипутам как же?» – думал Трофим каждый раз, бывая здесь. Пространства за стойкой – еле двоим развернуться, да и то боком. В другой части комнаты стоял шкаф, рядом два сейфа и пять письменных столов, хотя работали в отделе всего три человека. Большой стол, за которым еле видно начальника, два поменьше сотрудников и ещё два уставленные ящичками. Картотека. Начальник отдела кадров сидел, как всегда, на своём месте и, как всегда, был в чёрном костюме. Маленький, с тихим голосом. Раньше он служил в тюрьме начальником культурно-воспитательной части «КВЧ» и в цирк был направлен, когда уже вышел на свою офицерскую пенсию. «Как специалист по работе с людьми» – написали в направлении. За столом поменьше сидела сотрудница, должность которой именовалась «инспектор по кадрам». Звание «инспектор» греет начальственные сердца, так когда-то, вместо пышного «шпрехшталмейстер» появилось унылое «инспектор манежа» и артист уже не во фраке, а в пиджаке. «Инспектор по кадрам» была в сером немодном платье, толстых чулках и с лицом тусклым – без выражения, без красок и даже без возраста. На фоне серого сейфа её бы вовсе и не видать, но правая рука заканчивалась чёрной шариковой ручкой, безостановочно бегущей по белому листу. Инспектор писала непрерывно, со стороны казалось, что даже просветов между словами ручка не делает: бежит и бежит не останавливаясь. За ручкой поспевала рука, от неё взгляд переходил на туловище и голову, ни разу не дрогнувшие. Казалось, инспектор даже не дышит. Третья сотрудница сегодня отсутствовала.