Степан Злобин - Степан Разин

Фрол молчал, опустив глаза. Даже при красном отсвете яркой вечерней зари было видно, как краски сбежали со щек и губ Фрола.

– За смерть атамана Минаева, да за срам на казацкое звание, и за товарищей наших побитых, да за украинные города – что с тобой сделать? Куды тебя ныне девать? – продолжал Степан. – Живьем вот туды!

Степан шагнул к брату и могучим толчком внезапно сбросил его в могилу.

– Туды! А сверх того положить, кого ты погубил... В могиле, под домовиной Минаева, только изжить тебе сраму!.. – задохнувшись от гнева, в общем мертвом молчании закончил Степан.

– Алеша! Сестрица! Заступись за меня! Алена Никитична! – в страхе перед такою невиданной казнью выкрикнул из могилы Фролка. – Матрена Петровна, спаси! – истошно заголосил он, за полу шубы схватив Минаиху, стоявшую на коленях у самого края могилы.

Женский крик всколыхнул кладбище.

– Степан Тимофеич! Голубчик! Не надо! Ведь брат он тебе! – закричала Катюша, казачка Фролки, упав на колени перед Степаном.

– Степан Тимофеич! – дрожащим голосом взмолилась Минаиха вместе с другими.

– Стенька! Что ты?! Господь с тобой! – кинулась к Разину и Алена Никитична, тряся его за руку, словно желая его разбудить.

– Батька! Батька! Батяня! Не надо! – вопил перепуганный Гришка. – Дядя Фролушка! Вылезь оттуда!.. Батяня!

– Брат ведь! Брат я тебе! – в исступлении хрипел и рычал Фролка.

– Фролову святую могилу тобой не поганить! – глухо сказал Разин. – Вылезай!

Он отвернулся и быстро пошел прочь с погоста между могил и старых казацких крестов. Он шел, глубоко проваливаясь в сугробы, наметанные между могилами. За спиною его застучал обушок. Прибивали крышку. Причитала Минаиха. Потом с холма раздались мушкетные выстрелы, и тотчас трехкратно отгрянули с берега пушки...

«Схоронили!» – подумал Степан. Он снял шапку и тут только понял, что нестерпимою болью горела на голове его рана. Эту боль он заметил лишь по тому, как стала она утихать на морозе, под ветерком...

«Все, все полетело к чертям, – думал Разин. – Еще нам помешкать недолго – и крышка!.. Волгу отрежут, прорвутся на Дон... Небось разъярились теперь, и зима воевод не удержит. Черкасские тоже им пособят. Окружат в городке да порубят в куски, как капусту... – раздумывал Разин. – Капусту нашли – донских удальцов-то рубить!.. – вдруг вскинулся он. – А ну-ка, возьми!»

Синие сумерки опускались на снег. Степан шел один. Под холмом обступила его тишина, словно там, позади, не было нескольких сот казаков и казачек. Мерно хрустел под его ногами морозный снег. По небу летела куда-то к ночлегу галочья стая. Прокаркала, и опять тишина, тишина...

И вдруг подхватила Степана неодолимая вера в себя, в свои силы, в то, что снова найдет он правильный путь.

«Али ратная хитрость покинет меня?!» – подумалось Разину.

Освобожденная от шапки голова его перестала болеть. Разин шел, подняв голову к одинокой звезде, загоревшейся в небе. Морозный воздух бодрил. Мысль атамана жадно искала выхода из неудач... Дворяне отрезали хлебный обоз Фрола Минаева. Хлеб не придет уже со Слободской Украины. А нужен – уж так-то... Ну, прямо... как хлеб!..

До сих пор в Черкасске стояли нетронутые осадные житницы – запас на три года. Снимать с них замки и печати можно было лишь по решенью общего войскового круга. У домовитых в Черкасске тоже был хлеб. Степан понимал, что добром они не дадут его.

«А пошто безотменно добром?! Как взять – так и взять: хоть силой, хоть с пытки...»

Надо было любой ценой выдать хлебное жалованье, захватить Черкасск, снова привлечь к себе всех казаков и, пока не успели прийти воеводы на Дон, сойтись с астраханцами...

Разин досадовал на Семена Лысова, который, покинув Черкасск, когда Степан упрекнул его, нашел оправдание в том, что, мол, черкасские городские ключи он не отдал Корниле.

"Не мешкав возьму Черкасск, – думал Разин. – А что там Прокоп наплел – все пустое! Откуда ему атаманской сметки достать?!

Мы нынче с Федькой да с тезкой Наумычем вечерком прикинем, разберем-ка, почем чего на торгу... Ежу, Дрона Чупрыгина, Сеньку тоже к себе призову – разумные есаулы. А все же разумней всех дед Черевик; стар атаман, а троих молодых за кушак заткнет!.. Воевал на веку довольно!.."

Степан не заметил и сам, как с этими мыслями окрепла его походка. Увидев тропу на снегу, он ступил на нее и бодро свернул к дороге, где в сумерках зачернела толпа выходивших с погоста людей.

Из-за кустов навстречу ему выехал вдруг Прокоп, ведя в поводу коня.