Степан Злобин - Степан Разин

– Да ведаю, сударь мой, что тесно... – начала вдова Пекина.

Но воевода прервал ее.

– Иди, иди, матушка-а! – досадливо закричал он. – А ты тотчас беги к протопопу, – послал он сотника, – всем причтом чтобы с крестами встречали бы войско. Я сам на коне навстречу...

Арзамасские колокольни звонили торжественным звоном. Муромские ворота города распахнулись навстречу подходившему конному и пешему стрелецкому, солдатскому и рейтарскому войску. Конные и пешие ряды воинов растянулись больше чем на версту. Впереди подходившего войска ехал боярин Юрий Олексиевич Долгорукий. При встрече с крестным ходом боярин, сойдя с седла, приложился к кресту и принял благословение священника.

Увидев Долгорукого впереди подходившей рати, Петр Семеныч был от души обрадован, что ему придется служить со своим старым другом.

– Вот рад-то я видеть тебя, князь Юрий! – воскликнул Урусов. Он рванулся с объятиями к Долгорукому, но боярин, холодно отстранившись, лишь повитался с ним за руку и вскочил на своего гнедого жеребца.

Думный дворянин Федор Леонтьев и окольничий Константин Щербатов, ехавшие с боярином, тоже не проявили слишком большой горячности при встрече с Урусовым. Петр Семеныч был озадачен и даже смятен душою. С чего бы старый приятель и друг Долгорукий с ним обошелся так холодно?!

Перед собором, как водится, остановились отслужить молебен. Толпа дворян и воевод раздалась в обе стороны, пропуская высокого и надменного боярина, сухощавого, чернобородого, с сильною проседью, ни на кого не глядящего выпученными ястребиными глазами. За ним шел Урусов. Во время молебна они стояли бок о бок, но Долгорукий так усердно молился, что Урусов ему не решился задать никаких вопросов... Потом, прикладываясь ко кресту, Долгорукий спросил протопопа, где стать на постой... Урусов опешил: что-то боярин вздумал спрашивать протопопа?! Урусов уже решил поселить воеводу вместе с собой. Но вдруг протопоп предложил боярину место в своем доме, и Долгорукий тот час же согласился.

– Да, Юрий Олексич, покои тебе уж готовят! – воскликнул обиженный Урусов.

– Тебе бы, князь, ведомо было, что государь от воеводства тебя отставил и указал тебе ехать, не мешкав, в Москву, а город и войско ты на меня покинешь, – отрезал боярин. Он быстро пошел к своему коню и отъехал...

Воеводы соседних уездов, бежавшие от мятежников в Арзамас и жившие тут в безделье, потянулись толпою вослед за боярином.

Петр Семенович, смятенный, приехал к себе, в дом арзамасского купца Раздорина. Сам купец выехал, предоставив жилище воеводе, и вот уж недели две жил по соседству, у своего брата. Дом был удобный, устроенный, и Урусов, выезжая навстречу войску, указал освободить половину для нового воеводы. Теперь слуги таскали вещи Урусова в одну половину, очищая вторую для Долгорукого...

– Все назад, по места-ам! По местам, говорю! Эк, базар натворили какой! – закричал, входя в дом, Урусов.

Слуги кинулись все расставлять по старым местам.

– После поставите. Все пошли вон! – закричал воевода. – Вон!

Оторопелые слуги вмиг разбежались.

– Раздеваться! – крикнул Урусов.

С помощью холопа, такого же старика, как он сам, воевода скинул торжественный наряд и остался одетым по-домашнему. Он походил из угла в угол по своим приведенным в беспорядок покоям, потоптался возле стола, открыл наугад страницу часослова, прочел: «...да не убоишься, аще и смертию ти претит...» Воевода усмехнулся.

– Одеться! – позвал он. Он вдруг решил поехать в приказную избу, чтобы никто не подумал, что он растерялся от приезда боярина, не смеет по-прежнему править свою службу и сразу готов покориться ему да уехать.

С помощью старого слуги он обулся, надел кольчугу, накинул широкую ферязь { Прим. стр. 305 }, через округлый живот опоясал сабельную перевязь. Он снял уж плеть с гвоздя, чтобы ехать, когда в дверь постучал алатырский воевода... { Прим. стр. 305 }

– Ну, государь Петр Семеныч, грозен боярин приехал! – заговорил пришедший. – Там воеводы собрались у протопопа да в складчину напасли угощенье. Стол уставили – аж протопопица ахнула. Дивно! Меду, наливок сыскали – хоть впору царю. Двух гусей запекли, ухи наварили... А боярин как зыкнет, как топнет ногою, как зарычит, прости боже, зверь зверем: «Да что же вы, растакие-то дети, сюды от воров убежали для пьянства?! Всех, кричит, поверстаю в солдаты, с пищальми пехотой пошлю воевать! Города, кричит, побросали на срам государству и всем дворянам! Как драть посулы с живого и с мертвого, на воеводстве сидя, так – вы первые, а стоять за великого государя и за державу, за отчую честь – устрашились!..» Воеводы один за другого хоронятся от боярских глаз, а он кричит: «Вон! Чтобы духом вашим мне более не смердело! Ворья, мужиков забоялись, заячье племя!.. Поместья и вотчины от вас велит государь за срам отобрать!»