Степан Злобин - Степан Разин. Книга первая

— Степан Тимофеевич! Ну как? Ничего не слыхать про нашего атамана? — вдруг спрашивал чей-нибудь голос, и только тут Степан замечал, что перед ним, может быть уж давно, стоит человек и пытает, что слышно…

«Что слышно? Как в погреб свалился: молчит, и глядеть — ничего не увидишь! Не иначе, как лезть за ним самому! Где ни где — хоть в Сибири, хотя бы в цепях и в колодах — найти да спасти из беды, тогда будешь братом! Сам затеял небось скакать на выручку запорожцам, панов стрелять да рубить, а ответ держать — брату!»

Тяжелее всего было встречаться с Аннушкой. Большая, костлявая, с сухими глазами, она глядела с укором, хотя не сказала в упрек ни единого слова. Степан хотел ей отдать всю воинскую добычу, которую довелось привезти с войны, но она ничего не взяла, как будто Степан давал ей добро за погибель мужа и она опасалась, что если примет добро, то Иван не вернется домой.

Поехать в Москву, в Посольский приказ, к Алмазу Иванову, умолить. Он поможет — видать, он старик неплохой. «Алмаз-человек», — говорят про него казаки. Не то к самому Долгорукому, пасть на колени, молить: мол, я за тебя не жалел головы, доведись — и Иван не жалел бы. «Он добрый казак, да беда — ты, боярин, ведь сам его раззадорил тогда вгорячах. Ныне время прошло, и паны уступили, мир на земле. Отпусти уж мне брата!»

— Слышь, Серега, езжай ты в Черкасск, — сказал Разин другу. — Поезжай да возьми для меня проходную в Москву. Я сам не могу: как увижу Корнея — убью, хоть и крестный… Езжай-ка…

Когда Сергей ускакал, Степан Тимофеевич приказал перепуганной и молчаливой Алене сложить пожиток в дорогу. Не смея перечить, она приготовила все и робко замкнулась.

Казаки по-прежнему приходили под окна, но уже перестали спрашивать про Ивана. Молча, стараясь не зашуметь, заглядывали через окошко, видели сумрачного Степана, который сидел, положив на стол голову, и сами, без слов понимая, что нет никаких новостей, отходили от окон…

Степан заново перековал коня, в шапку велел зашить червонцев — на посулы приказным корыстникам. Как-то раз приголубил Алену, но не по-прежнему горячо, а словно бы с жалостью, отчего у нее нестерпимо заныло сердце тоской и тревогой; взял Гришку за руку и повел его на берег Дона. «Что он тебе говорил у реки?» — с опасением и страхом спросила Алена сынишку, когда они возвратились. «А ничего не сказал. Постоял, поглядел на воду, погладил по голове меня — да назад!» — ответил парнишка. Дочку Степан так и не держал на руках. Только раза два посмотрел на ее темно-карие глазки. «Казачка!» — вызывая его улыбку, сказала о дочке Алена. Степан усмехнулся, но ничего не ответил.

В последние дни в нем зародилась уверенность, что все-таки он добьется в Москве освобождения брата.

«Не тать, не разбойник! Станицу повел домой без указа — конечно, вина. Да не век же держать за нее атамана в тюрьме! Иные на Волгу идут, караваны грабят, купцов убивают — не басурманов каких, а русских людей. Ан и тем прощенье бывает, живут себе на Дону… Каб война с кем-нибудь опять завязалась, то сразу небось Ивана пустили бы: надобен стал бы боярам такой удалой атаман!.. Да и так доберусь, увезу брата на Дон. Уж мы с ним на радостях съездим к Корниле в гости, тряхнем Черкасск! Все Понизовье разроем!..»

Степан сидел молча, в который уж раз представляя себе беседу с Алмазом Ивановым и подбирая все самые убедительные слова, когда осторожно скрипнула дверь и Алена, войдя в избу, остановилась у самого порога, не смея перевести дыхание. Степан поднял голову.

— Что ты?

Алена молчала, но губы ее дрожали, кривясь, и глаза были полны слез. У Степана вдруг пересохло в горле. Все показалось каким-то томящим сном. Он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой.

— Ну!.. Чего?! — хрипло выдавил он из горла.

— Серега приехал… — пролепетала она, и слезы уже не держались больше повисшими на ресницах. Они полились из глаз неудержимо, обильно…

Разин медленно встал от стола.

— Где Сережка? — спросил он.

— Не смеет к тебе… Боится…

Степан как во сне вышел за дверь.

На станичной улице возле двора Сергея толпились соседи, слышался гул голосов. Какая-то пожилая казачка гнала из толпы ребятишек. Казаки и казачки по всей улице выходили из дворов и тянулись в одну сторону, к дому Сергея.

— Петянька-ау! — раздался по улице детский пронзительный голосок. — Иван Тимофеевича Разина на Москве показнили!

Степана будто ударили по голове обухом. Ноги отяжелели, казалось — они прирастали к земле, и приходилось их отдирать, чтобы двигаться дальше. Толпа перед ним расступилась, и он оказался лицом к лицу перед Сергеем.