Степан Злобин - Степан Разин. Книга первая

К осени, когда в шалашах уже трудно стало укрыться от холода и дождей, бродяги начали рыть за Зимовейской станицей землянки — «бурдюги», как называли их на Дону. В станице пришельцев звали «бурдюжными» казаками. Когда же зимою замерз Дон и нельзя стало ловить рыбу, бурдюжные начали сходиться в небольшие ватажки, набегать на богатое донское Понизовье и разорять дворы домовитых казаков, тащить у них хлеб и отгонять скот.

Корнила прислал вестового к Ивану сказать, что если он не уймет бесчинцев, то войсковая изба вышлет на Зимовейскую станицу казацкое войско.

Иван призвал к себе атамана бурдюжных, беглого посадского астраханца Федора Шелудяка.

— Слышь, Федька, уйми своих, нам с Понизовьем не воевать за вас.

— А что же нам, с голоду сдохнуть? Мы вас, верховых, не шарпаем — ни овечки не взяли, а у пузатых в низовьях какой грех добыть себе хлебца?! — дерзко ответил Федор.

— На Дону без шарпальства. Верхи, низа — одно войско казачье, — сказал Иван. — За донскою чертой я вам не помеха. Сказывают, в воронежских да в тамбовских лесах медведей полно. Шли бы туды лесовать, — намекнул Иван.

Федор хитро поглядел на станичного атамана.

— Ружьишка нет, зелья, свинцу, — сказал он. — С пустыми руками ведь как лесовать!..

— Ружьишка сдобудешь у казаков. Не новое дело!

И набеги на Понизовье Дона вслед за тем прекратились. Зато из Москвы от царя пришло в войсковую избу письмо с требованием к Корниле унять воровских казаков, которые грабят дворян и купцов в Воронежском и Тамбовском уездах.

Корнила ответил, что «те воровские людишки — беглые крестьянишки, гулящие люди, стрельцы, а не казаки, и Войско Донское в их грабежах и татьбе неповинно».

Жизнь в бурдюгах за Зимовейской станицей кипела. Бурдюжные целыми ватажками выезжали с Дона и ватажками возвращались с добычей, делили «дуван», и тут начинался торг: они вывозили в станицы сукна, кожи, дворянское платье, сбрую, оружие, мясо и сало, меняли добро на хлеб, несколько дней пировали, шумели, вино разливалось в бурдюжном стане рекой, зазывали к себе и станичных на пьяные, озорные пирушки и вновь уезжали в набеги за рубежи казацких земель…

К концу зимы из Воронежа встретила их стрелецкая высылка в целый приказ стрельцов с пушками. Бурдюжных забили назад на донские земли. Они привезли с собой множество раненых, но никакой добычей разжиться на этот раз не успели. В бурдюгах начался голод. Скоро пошел по станице слух, что в бурдюжном стане валит людей «горячка», больные бредят в жару и умирают. Вновь появились в станице под окнами отощалые люди, просившие подаяния. Однако им нечего было дать: к весне поприелся весь хлеб и сами станичные нетерпеливо ждали хлебного жалованья.

Степан вместе с братом Иваном ездили с кречетами на весеннюю тягу. Летели гуси. Птицы увлекли за собою охотников далеко в весеннюю степь. Обвешанные добычей братья выехали из степи к самому Дону и лежавшему возле берега бурдюжному стану. Они хотели объехать стороною табор пришельцев, но собравшаяся у берега на пригорке толпа бурдюжных заметила их.

— Давно не бывал, атаман! — закричали Ивану.

— Заезжай, посмотри на житьишко собачье!

Десятка в два человек они приблизились к братьям, которые тоже свернули навстречу им. Многие из бурдюжных были с железными заступами в руках.

— Чего-то вы рыли? — спросил их Иван, в знак приветствия тронув шапку.

— Дома, последний покой людям строим! — хрипло сказал человек с красными слезящимися глазами, костлявый и тощий.

— Вишь, целое кладбище нахоронили! — кивнул второй могильщик на три десятка пригорков, оставшихся у них за спинами.

— А кормить бы нас хлебом — и были бы тоже казаки! — вставил третий. — Ведь сердце болит смотреть: вон сошел сейчас караван на низовья, вам хлеба повез от царя… А мы что — не люди?

Угрюмые, испитые, отерханные, мрачной толпой шагали молча остальные по сторонам всадников, направляясь к бурдюжному стану. Даже от самого вида их Степану сделалось не по себе. Ему было стыдно ехать рядом с ними с охотничьей потехи, усталому счастливой усталостью повседневно сытого человека, у которого есть дом и сад, жена, сыр, коровы, овечки и который получит из прошедшего на Черкасск каравана на свою долю хлеба, сукна и денег, а эти будут опять томиться в бурдюгах, ничего не зная о близких, покинутых там, в Московской земле, не имея ни доброй кровли над головою, ни одежи, ни хлеба…

— Шли бы порознь в другие станицы, кормились бы кое-как, — сказал им Иван. — А зимовейским одним как прокормить вас, такую орду?!