Степан Злобин - Степан Разин. Книга первая

Сукнин оживился. Медленно потягивая вино, он с загоревшимся взглядом слушал рассказ гостя.

— Сказывали ногайцы, что под Царицыном он напал на весенние караваны… Не то что пограбил, а весь караван забрал — с товаром, с царской казной, с порохом, со свинцом, с пищальми… Ссылочных освободил, начальных людей порубил к сатане, а прочих с собою сманил… — рассказывал Левка.

— Черт-те что! — в возбужденье вскочив из-за стола, воскликнул Сукнин. — И свинец и порох? Куды ж им теперь деваться?! И царски струги?!

Сукнин подошел к окну, задернул занавеску, с непривычной суетливостью наполнил чарки вином, сел и вскочил опять…

— И свинец, и порох, и пушки! — сказал Левка.

— Черт-те что! — повторил Сукнин.

— Голову стрелецкого порубили ко всем чертям — да и в Волгу. Купцов и приказчиков перевешали…

— Ну и ну! Такого еще не бывало, — разгорячился Сукнин. — Ведь экое дело!.. Куды же он нынче делся?

— Покуда они пошли на низовья. Нынче у них струги с пушечным боем. Я мыслю, ударятся в море, к Дербени…

— Вот воеводам забот! — засмеялся Сукнин. — А слышь, Левка, что, кабы тебе пробраться туда, к атаману?

— А что?

— Отписку бы снес. Царски струги пограбил — не шутка! Стрельцов на него соберут да всех и побьют. В бурдюгах не отсидишься, зимой все одно настигнут… А в каменном городе сесть в двух тысячах — то уже сила! Мы в Гурьев Яицкий городок отворили бы им ворота. Тут зимовать, а весной — вместе в море!..

— А наши стрельцы?! — опасливо сказал Левка, достав кишень и набивая табачную трубку.

— А что стрельцы? И у них не маслена жизнь: завидуют нам, казакам…

— Стрелец — не казак! Завидуют — точно, а в воровстве стоять не схотят обжились! С ногайцами тоже торгуют, промыслы держат…

— Кто промыслы держит, те противиться станут, а молодые голодны, как псы. Им кус покажи — и пойдут за тобой на край света… Волжские, ведь сам говоришь, пошли. Да пей ты, Левка!..

— С виноградного голова болит, Федор Власыч. Каб хлебной! — заметил Левка, пыхая трубкой.

— Вот чудак, ты бы сразу сказал — добра-то!..

Есаул вышел из горницы и возвратился с сулейкой.

— Давай пей! — налив чарку водки, сказал он. — А я к виноградным привык. И сладко и пьяно. Сладость люблю.

Левка выпил с наслаждением, крутя головой, сморщился, закусил.

— Сладость в бабе нужна, а в вине то и сладко, что горько! — сказал он. — Ну что ж, Федор Власыч, мне ведомы степи. Пиши. Отвезу…

— А куды ж ты поедешь? Они не на месте стоят.

— Кочевые в степи-то укажут!..

Сукнин откинулся к стенке спиной.

— Да-а!.. Зате-ея!.. — задумчиво протянул он и тоже вытащил из кармана трубку.

Левка кинул на стол свой кишень, предлагая табак. Табачные крошки рассыпались возле хлеба на скатерть.

— Тю, ты! Голову мне сымаешь! — воскликнул Сукнин. — Хозяйка меня за такое со свету сживет…

Он осторожно собрал со стола табак, потом уже набил свою трубку. Левка выкрошил огонь из своей — на раскурку. Оба сидели молча, курили в задумчивом размышлении, не прикасаясь к вину.

— Да слышь, Левка, не в степи надо. Сети возьми, на челнок — да в море. Струги-то не посуху ходят!..

Сукнин вдруг сунул трубку вместе с огнем в карман, подошел к окошку, откинув в сторону занавеску, раздвинул густые веточки хмеля и, высунув голову, крикнул на солнечный двор:

— Мишат-ка-ау!..

— Тять-кау! — неожиданно близко откликнулся молодой голосок.

Двенадцатилетний казачонок вбежал в дом, шлепая босыми ногами.

— Ну, жарина нынче — все пятки спек! — бойко воскликнул он от порога. — Здравствуй, Левонтий Иваныч! — Он поклонился Левке.

— Сбегай, сынок, к подьячему Васильку, — сказал Федор, — зови-ка без мешкоты. Мол, тятька заветный кувшин открыл, пробовать шел бы…

— Да чернила, мол, захватил бы с собой, — добавил Левка. — Так, что ли? — спросил он Федора.

— И перо и бумагу, — сказал есаул, понизив голос. — Да не кричи, сказывай тихо, а будет чужой кто в избе, то просто скажи — зашел бы вина отведать, а про чернила и бумагу не надо.

— А оттоле и сразу купаться? — вопросительно произнес Мишатка.

— Ладно, купайся.

Мишатка скользнул в дверь.

— Ну что ж, пьем, что ль? — сказал Федор, подняв свою чарку.

— Дай бог начало к добру! — ответил Левка, стукнувшись чаркой с хозяином.

Воздух над низкой холмистой степью был раскален и струился прозрачным течением, как над огнем костра. Даже дремотный ветер, едва тянувший с устья реки, от моря, не приносил прохлады, хотя солнце уже опускалось к закату.