Степан Злобин - Степан Разин. Книга вторая

Но в этом году в самый страшный зной города на Волге не знали покоя: в Камышине, Царицыне, Черном Яру и в Астрахани днем и ночью пылали кузнечные горны. Дым кузниц недвижимо висел над водой, грохот железа летел далеко над волжской гладью; большие и малые молоты гвоздили по наковальням. Голые до пояса, почерневшие от копоти и загара, сухие, жилистые люди, от сухости утратившие способность потеть, ковали сабли, наконечники к пикам и стрелам, чинили пищали, кольчуги, колонтари и железные шлемы.

Все, что находили железного по городам, было собрано в кузнях. Изношенные подковы, старые стремена, кочерги, ухваты, сошники, дверные скобы, ковши — все шло в дело. Обломки кос оправлялись в рукояти и превращались в рожны и копья. У мирных топоров оттягивали лезвия, перековывая их в боевые секиры. Добрались и до якорей. Якоря на стругах заменяли тяжелыми каменными глыбами…

Весь обывательский обиход обращали к войне, даже оглобли вывертывали из телег, превращая их в древки копьев…

За городом трудились возле котлов зелейные варщики, приготовляя порох.

Кожевникам и шорникам тоже хватало труда: Разину были нужны тысячи седел, уздечек, стремян.

Атаману, от нетерпенья идти в поход, работа ремесленных людей казалась медлительной. Он вызвал с Дона еще кузнецов, зелейщиков, шорников.

В эти дни в Астрахань приезжали послы из ногайцев и от калмыков. Обещали помочь в походе на воевод и бояр, продавали баранов и лошадей.

Астраханцы солили к походу мясо и рыбу.

Степан ежедневно объезжал все места работ. Считал готовые сабли и копья, бочки пороху и солонины, мешки сухарей…

С верховьев шли ходоки от крестьян, горожан и стрельцов. Звали атамана к себе на выручку.

— Теребят, Василий, а где я возьму казаков на всю Русь? Не из глины лепить людей! Пусть сами встают на бояр… — жаловался Разин Василию. — А то вон пришли, просят с сотню пищалей. Богатых нашли нас…

Василий Ус жил в воеводском доме. Он вдруг обессилел и занемог еще хуже; едва бродил он по комнатам и мучил себя, в самый зной вылеживая часами под лучами палящего солнца. Вокруг его язв роились тучами мухи и слепни, но язвы не проходили от солнца. Однако Василий все еще думал о том, чтобы двинуться самому в поход. Он ненавидел Астрахань. Родные русские земли снились ему…

— Мы дворян не побьем, то дворяне нас. В пустыне трава не растет. Нешто тут народишь рать?! В хлебные земли идем, Степан! Ты не бойся: где леса да нивы, там люди, а где люди, там наша рать. Не стрельцы, не посадские люди — крестьяне! Ты ведаешь — что крестьяне? Богатырщина — вот что! Идем к ним, Степан, да скорее!.. Чую, что сила моя на исходе.

Но на Степана вдруг напала «морока». Сам прославленный как колдун, он попал в колдовские сети и не мог из них вырваться и, правду сказать, — не хотел вырываться…

Никогда во всю жизнь он не помнил такого томления и безутешной тоски, какая его охватила в эти дни пребывания в Астрахани…

Как-то в первые дни, возвращаясь в город от пристани, где стоял караван стругов, Степан Тимофеевич у городских ворот встретил стрельчиху Марью, ту самую, которую видел на площади, когда в первый раз вышел на русский берег после морского похода, Марью, которая оберегла его от нападения воеводского брата…

И вдруг атамана словно кольнуло в сердце.

— Марья! Ты?! — как в прошлую встречу, невольно воскликнул он, придержав коня, и сам удивился тому, сколь взволновала его эта встреча. Все это время он ни разу не вспомнил о ней. Ее для него словно не было никогда — так она позабылась.

Стрельчиха зарделась. Темный румянец густой волной окатил ее щеки.

— Я! — вызывающе сказала она. Искры сверкнули в ее глазах и скрылись за ресницами.

— Что же, забыла меня? — спросил Разин.

— А я ныне мужня жена! — бойко ответила Маша, но голос ее задрожал.

— На что тебе муж! — возразил атаман, даже и не спросив, за кого она вышла.

— Как — на что! Муж — он муж! — оправившись, усмехнулась стрельчиха. — Детей ему стану рожать!

— Покину я Астрахань скоро, — сказал Степан, уже уверенный в том, что каждое слово его западает ей в сердце. — Ты загодя приходи на мой струг. Караульный казак тебя впустит в шатер, там и жди. Придешь? — спросил он.

— Сам ведь знаешь, — шепнула она, взглянув ему прямо в глаза.

Степан возвратился на свой струг. Он сказал караульному впустить в шатер Машу, беречь ее.

На другой день приехал.

— Здесь?

— Не была, атаман, — потупясь, ответил караульный, словно от него зависело сделать так, чтобы Маша пришла.