Степан Злобин - Степан Разин. Книга вторая

— Стрельцов и солдат поставить, согнать горожан, — сказал Бутлер. — Боярин выдал солдатам денег. Солдаты спокойны.

Прозоровский неуверенно поглядел на него.

— Да, да! — подтвердил Бутлер. — Я знаю солдат. Они совсем успокоились.

— Мыслишь, что так? Ну, божья воля! Сейчас призовем начальных людей.

Воевода позвал к себе полуголов и сотников. Вызвал уличных старост, сотских, десятских. Велел всем городом идти по стенам на городовые работы.

Начальные люди ушли, но Бутлер все еще мялся.

— Что скажешь, Давыд? — спросил его Прозоровский.

— Мои люди ушли из города нынче ночью, — сказал Бутлер.

— Куда? Как ушли? — не понял его воевода.

— Покинули город совсем… Я не знаю… Они…

Прозоровский почувствовал, как бросилась к вискам кровь, но сдержался и сохранил молчание, чтобы не показать, что взволнован.

— Воевода и князь! Я клянусь, что они не ушли к казакам. Они просто сбежали, как трусы…

— Да-да… просто трусы… — сказал Прозоровский.

Он верил в своих иноземцев. Под внешней личиной вежливости, под болтовней о рыцарстве он не сумел разглядеть в них простых наемников, которые бросят его при первой грозе.

— Клянусь, что они не ушли к казакам, — повторил Бутлер.

— Зачем же им к казакам! — согласился с ним воевода. — Ну что ж, мы без них… Немцы — немцы и есть!.. Цепные собаки… А цепь — серебро. Что им царская служба? Наемная рать!.. Не все ли равно им, кому служить, кому изменить, — про себя бормотал воевода. Он словно случайно взглянул на Бутлера и только теперь заметил его. — А ты почему не ушел? — спросил он.

— Князь! Во мне благородное сердце! Я рыцарь! — воскликнул Бутлер.

— И тебя обманули?! Сбежали и бросили! Так? — спросил Прозоровский.

— Князь, я сам…

— Буде врать! — прервал Прозоровский. — Ну что же, теперь уж тебе одному не бежать — пропадешь… Нынче ночью стрельцы убили двоих полковников. Ты теперь будешь полковник. Иди, — отпустил Прозоровский. — Минует мятеж — и напишу о тебе государю, что ты не ушел, не покинул меня в беде…

— Я, князь воевода… — воскликнул Бутлер, прижав руку к сердцу.

— Уж ладно, иди, коль попался… Стой крепко. Авось отобьемся.

— Князь воевода! — несмело сказал Бутлер.

Прозоровский взглянул на него.

— Ты все не ушел? — спросил он с нетерпением.

— Князь боярин! Я мыслю, что нужно простить тех стрельцов, что сошли к казакам. Объяви, что простил их вины, и они, как река, потекут в городские ворота. Ведь семьи у них!..

Воевода мотнул головой.

— Не пущу. Сегодня войдут в ворота, а завтра их вору отворят. Измену с собой принесут… Не пущу! Ты иди…

Бутлер вышел. Воевода остался один, угнетенный, подавленный.

— Тараканы! — сказал он. — Почуют пожар и бегут!.. Наемная рать!.. Лыцари тоже!..

Надо было подняться, выехать на стены вместе с начальниками ратных людей. Но, подавленный всеми событиями, ночным мятежом стрельцов, пленением Львова, воевода сидел недвижно… Слегка приоткрыв окно, он наблюдал из Приказной палаты жизнь города. Прозоровский видел, как стрельцы и посадские сотнями сходятся на работы к стенам, как по улицам проезжают воза со смолой и камнями, изредка скачут десятками в распахнутых бурках Михайлины «звери-черти»…

Митрополичий сын боярский [15]Стремин-Коровин подъехал к крыльцу Приказной палаты, взбежал на крыльцо.

— Боярин и воевода, владыка преосвященный Иосиф прислал меня. Спрошает владыка: гоже ли будет ров с его огородов прокопати да воду спустить из пруда к городским стенам?

Митрополичий пруд был глубок — запасами его воды можно было пополнить обсохший и обмелевший ров возле стен.

— Гоже, гоже! — воскликнул боярин, почувствовав вдруг, что весь город готовится к битве, кроме него одного. Его охватил стыд за свое бездействие. Он вскочил. — Спроси-ка, Василий, владыку, сколько людей ему надобно для такого дела.

— Нисколь нам не надо, боярин Иван Семеныч. Мы сами. Монахи взялись, копают.

— Скажи, я приеду глядеть…

Сын боярский уехал. Но воевода не выехал вслед за ним. Он остался опять в своем кресле.

«Пожалуй, Михайла был все-таки прав, — раздумывал воевода. — Смирил ведь стрельцов! Ишь, идут, ишь, идут!.. И лопаты несут, топоры. И с возами едут. Без всякого шуму».

Дьяк доложил, что персидский посол собрал у своих купцов деньги. Деньги были московского образца. Хотя в Астрахани ходили и талеры, и туманы, и марки, но воевода предпочитал заплатить стрельцам русскими, чтобы они не знали, что деньги взяты у чужеземцев. Он велел выплачивать жалованье тем из стрельцов, кому не хватило утром.