Степан Злобин - Степан Разин. Книга вторая

Гришка смеялся звонко и весело.

Алена накинула на плечи плат, молча вышла во двор. Было сумрачно. Тучи клоками летели по небу, скрывая луну. Из-за стен долетали осенние всплески донской волны… Алене послышались стоны. Так Стенька стонал, когда привезли его раненым из похода…

Откуда-то с берега донеслось одинокое ржанье. Алене представился брошенный конь под седлом, который несется по полю, ищет своего казака, а казак лежит на земле без дыханья, раскинув мертвые руки.

Алена вдруг задохнулась от страха. Ей захотелось кричать и плакать… Но она сдержалась, торопливо вошла в землянку и тупо села у прялки. Веретено валилось из рук от тоски…

— И мене растрывожила, старого, неспокойна жинка… Чего-то и я неладно вздумал, — ворчливо сказал старик. — Эх-хе!.. Лезь, Грыцю, на печь, я разом прыйду за тобой, — с кряхтеньем добавил он, подымаясь с лавки, и, надвинув на самые брови свою замусоленную, истертую запорожскую шапку, вышел наружу…

Гришка взлез на печь, и тотчас же сверху послышалось его равномерное сопение…

Дед долго не возвращался. Алене сделалось жутко одной слушать нудное завывание в трубе. Она снова вышла во двор. Ни души!

— Дедушка! — позвала она тихо.

Дворовый пес Лапа ласково ткнулся холодным носом в ее ладонь…

Алена сразу, двумя руками, привычно и ловко собрав на плечах края платка, накинула его поверх головы, на покрывшиеся уже каплями дождя волосы, и по темной, туманной улице пошла на мерцавший огонь, к воротам городка, в сторожевую избу…

Городовой есаул Дрон Чупрыгин, низкорослый и коренастый, чернявый, суровый казак, строил к выезду возле избы вооруженных казаков.

Одинокий смоляной факел мигал капризным рыжим огнем, отсвечивая на стволах мушкетов.

— Вести худые? Отколь? — оробев, спросила Алена.

Чупрыгин ей поклонился.

— Слава богу, худого не чули, — ответил он. — Да вот атаман повелел сдать дозоры, — указал он на деда. — Мало ли… ночи темны да ненастны… Ратная служба во всем любит лад! — сказал Дрон, от себя одобряя приказ старика.

Он повернулся к своим казакам.

— Челны, братцы, справа стоят. Ворота отворим, иди без огня: на береге жечь не к чему… По челнам без слова садись, один за другим отворачивай разом в верховья…

— Пойдем, пойдем, дочка, на стуже раздетой стоишь-то! Он тут и без нас, — позвал Черевик Алену.

— Спасибо, дедушка, — тихо шепнула Алена.

— Баламутная ты, — проворчал Черевик. — Меня, старого, с толку сбила… Козачка пригожа слезы роняе, а старый дид сдуру дозоры гоняе! Пойдем… Ты домовь, а я стану сидеть в вартовой [47]. Козаков разогнали — кому стены беречь?!

Кагальницкий дозор шел тремя отрядами. Первая сотня — на челнах по Дону в верховья. Другая сотня шла конно, разбитая пополам: половина — вдоль берега нижней тропой, да половина — по верховой тропе через степь. Дозоры пересылались между собой вестовыми. С береговой тропы конники следили за челнами, один из которых держался все время близ бережка, чтобы можно было негромко переговариваться с конными. Береговые дозоры шли десятками вширь, чтобы дальше охватывать степь.

В челнах пищали и у конных мушкеты были заряжены.

Ветер крепчал и гнал побелевшие облака. На рассвете из верхней полсотни заметили в стороне, ближе к Волге, каких-то всадников. Дали знать низовым дозорным и в челны, а сами смело помчались наперерез.

— Стой! Кто таковы? Куды?..

Из лощины в ореховом поросняке выезжали один за другим понизовые богатей Черкасска. Их было с добрую сотню. У всех на руках кречета и другая ловчая птица.

— Куды собрались? — спросил Дрон, наезжая конем вплотную на передовых.

— А ты что за спрос?! — дерзко крикнул Петька Ходнев — пасынок Корнилы, еще не видя численности дозора. Но в это время с нижней тропы вторая полусотня кагальницкого дозора ворвалась в лощину с другой стороны с мушкетами наготове.

— Ведь гуси летят, есаул!

— Мы на травлю к озерам! — уже более мирно отозвались из среды домовитых.

— По утренней зорьке хотели…

— Куды же вас черт занес далеко?! А ну, ворочайся! — потребовал Дрон. — Мушкеты, пистоли пошто при всех?

— Ведь крымская сторона, дорогой есаул. Ты сам от крымцев бережешься, с пистолем ездишь. И мы не дурнее тебя! — вызывающе отозвался Самаренин, исподлобья глазами считая дозор и выезжая вперед из толпы других, словно готовясь к схватке.

Дрон не дал ему опомниться и с размаху хлестнул его по лицу плетью. Самаренин пошатнулся в седле от удара, невольно закрыл лицо рукавом, отирая кровь.