Прозоровский не понял только того, что невластен был князь Семен удержать целый город, что бывшие с ним стрельцы не хотели вступать с казаками ни в спор, ни в драку, а если бы до того дошло, то сошли бы все к атаману. Князь Семен это лучше почуял: потому-то и поспешил он повернуть весь свой караван и пошел прямо к Болдину устью, чтобы раньше, чем Разин придет со своими стругами туда, увести стрельцов от общения с казаками...
Но народ астраханский невиданным скопищем, в котором была не одна тысяча тех же стрельцов, – народ встречал Разина ликованием и приветом, народ кричал ему здравицы, народ его провожал горящими взглядами, жарким сердечным словом и всею душой был с ним, словно сам богатырь Илья Муромец после битвы с татарами въехал с дружиною в город...
«За что почитают его? За что любят?!» – размышлял воевода, глядя в окно, как из закоулков выходили новые и новые толпы, кричали Разину:
– Здравствуй, честной атаман!
И он отвечал им все более внятно, все более громко, уверенно и смело:
– Здоров, народ астраханский!
И вдруг какая-то женщина, вырвавшись из толпы, бросилась на ковер на колени, прямо под ноги атаману.
– Сударь Степан Тимофеич! Князюшка мой, атаман! Велел бы боярам-то сына мово отпустить на волю. Ведь год уж, как гинет в тюрьме!
Она схватила Степана за ноги, целуя его сапоги, стирая пыль с ярко-зеленого сафьяна.
– Что ты, что ты, мать! Не боярин я! – отшатнулся Разин.
Но женщина крепко вцепилась в его сапог.
– Сыночка спаси, князек дорогой! Сжалься, родимец! – молила она. – Его воеводы держат. Последняя ты надежда моя, Степан Тимофеич! Неужто загинуть в тюрьме?! Вот такой же молоденький паренек! – указала она на Тимошку Кошачьи Усы, важно шагавшего в свите.
– В какой же вине он в тюрьме? – спросил Разин.
– А нету на нем никакой вины! Никакой!
– Как так?
– Что тут дивного, атаман! Сколь народу сидит безвинно! Воеводы лютуют, конец свой чуют, – вмешались голоса из толпы.
– Усовести, атаман, воеводу!
– Вступись-ка, Степан Тимофеич!
– Срамно, астраханцы! – громко воскликнул Разин. – Вона вас сколько, а воевода один. Сами уговорили бы добрым обычаем, по-казацки: за хвост – да и в Волгу!
Разин неожиданно громко расхохотался, и тысячная толпа вокруг взорвалась хохотом.
– За хвост – да и в Волгу!.. – передавали со смаком из уст в уста. – Воеводу – за хвост, да и в Волгу!..
Разин развеселился: он шел с изъявлением покорности воеводам, а народ говорил ему, что он сильней воевод. Бесшабашное удальство охватило его. Он случайно взглянул на окна богатого каменного здания Приказной палаты и увидал в широком окне боярское платье. Разин понял, что сам воевода тайно подглядывает за ним.
Подьячий Приказной палаты, с бородкой, похожей на банную мочалку, выскочил на высокое крыльцо, торопясь увести Степана от глаз народа.
– Здравствуй, честной атаман! С приездом к нам в Астрахань, сударь! – залепетал он, согнув спину и кланяясь, как боярину.
– Здорово, здорово, чернильна душа! Где у вас воеводы?
– Боярин Иван Семеныч тебя поджидает. Пожалуй, честной атаман, в большую горницу, – забормотал подьячий, поспешно распахивая дверь и забегая вперед. – Не оступись – тут порожек, – предупредил он.
– Сроду не оступался! – громко ответил Степан, перешагнув порог воеводской просторной горницы.
За его спиной подымалось по лестнице все казацкое шествие.
Разин заранее сам приготовил хитрый чин и порядок прихода в Приказную палату. Он собирался торжественно поднести свой бунчук воеводам в знак покорности и смирения. И вдруг сам же все спутал.
– Здоров, воевода! Иван Семеныч, кажись? – с порога удало и вызывающе выкрикнул он.
Он знал хорошо, как зовут воеводу, и дерзкое, развязное слово само сорвалось с языка.
Воевода нахмурился.
– Здравствуй, казак! – ответил он раздраженно. – Награбился за морем, воротился? Прискучили басурманские земли?
– С отцом-матерью сколь ни бранись – все родные! Погуляли – и будет! – сказал Степан и, словно желая смягчить свою дерзость, почтительно поклонился. – От кизилбашцев подарки привез тебе, князь Иван Семеныч. Слыхал от персидских купцов, что любишь ты их заморские дары. Давайте-ка, братцы! – кивнул Разин спутникам, сбившимся с установленного порядка из-за его проделки.
Они спохватились, торопливо раскинули по полу для подстилки широкий цветной ковер и на него стали класть, выхваляя свои подношения, золотые кубки и блюда, шелковые халаты, ковры, оружие, перстни...
Читать дальше