Степан Злобин - Степан Разин (Книга 1)

– Кто он?

– Стрелецкий десятник Никита Петух.

– За что он его – за злодея, за Стеньку?

– Не ведаю, князь боярин, а чаю, что за меня он сдуру. Ирнит [ Ирнит – ревнует ]. Чудится малому, что князь Михайла Семеныч ходит ко мне по женскому делу. Он грозился: сломаю, мол, князю ноги. Да чаяла, зря он, Никитка, грозится и не посмеет на князя... – неуверенно сказала вдова.

– Где твой Петух?

– Не ведаю, князь воевода... Петух – он не мой...

– Бабкин, верно, Петух?! И побил князь Михайлу за бабку?! Таковы Петухи!.. – перебил боярин. И вдруг, изменившись, резко добавил: – Не за Михайлу пытать тебя стану. Михайла здоров и сам за себя отплатит. Бог даст, через три дня все шишки свои забудет... Толк не об том: Петух твой, я слышал, разинский вор и подсыльщик и ныне назад ко злодею убег. За то тебе стать под пытку.

Женщина задрожала.

– Воля твоя, боярин, жги, мучай... Мне жизнь не мила без мужа. Разин Стенька, злодей, моего стрельца сказнил, а самое пусть боярин замучит... Бери, твоя власть!..

– Вижу, на дыбу не хочешь. Скажи добром: какие вести Петух повез ко злодею?

– Помилуй, боярин, да нешто он скажет мне! Аль не знает, за что вдовею!.. Кабы знала, что он ко злодею собрался, он тут бы был, у тебя. Аль я дороги в приказ не знаю?! Аль мужа память не чту?! В глазах стоит мужняя голова, отсеченная топором, ночи не сплю!.. Братцу твому Михайле Семенычу в ножки готова упасть за то, что хочет сгубить злодея... – заговорила громко и горячо стрельчиха.

Марья знала, что воевода тащил к расспросу бежавших из Яицкого городка стрельцов и прочих людей, видя в них атаманских подсыльщиков. По совету бабки в первые дни сказалась она прибывшей не из Яицка, а из Красного Яра, чтобы избегнуть расспроса в Приказной палате. Так стала она немою сообщницей разинского подсыльщика Никиты. Она и рада была бы ему отплатить за насилие, но молчала из боязни за себя. В первый раз сказала она воеводе о казни мужа и сама испугалась, но воевода был озабочен своим.

– Все врешь! – остановил он стрельчиху. – Брат воеводский – царю не ослушник! Смехом он говорил то нелепое слово. Полюбилась, должно быть, ему ты – и все. Вот и хотел он тебе угодить да любовную хитрость умыслил: про то, что побьет вора, сказывать вслух, чтобы тебе стать милее, а ты и поверила сдуру!

– Так что ж, князь Михайла Семеныч меня обмануть приходил? – растерянно спросила стрельчиха. – На что же ему далось меня обмануть? Али сердце мое не довольно болело?! За что же я бога молила о здравии князя Михайлы! Я мыслила: он изо всех бояр самый смелый – дерзнет на злодея. А он для забавы, лишь языком потрепать, чтобы с блудной бабенкой потешиться? На то, знать, и сабельку носит?!

Злобная ненависть Марьи к Разину не вызвала в воеводе сомнений. Горячность ее убедила боярина в правде ее слов. Он испугался того, что Михайла может стать нарушителем царской воли, но если бы в самом деле вдова дерзнула помыслить на атамана, – кто может быть виноват, что помстилась гулящая женка!

Прозоровский взглянул на нее.

«И обличьем взяла, и станом пригожа стрельчиха», – подумал он.

– Коли тебе за мужа помститься охота, то не жди за себя иных отомстителей, – сурово сказал боярин вдове.

– Что же, самой, что ли, с саблей мне выйти?! – дерзко спросила вдова.

Но боярин не возмутился.

– Сабля – не женское дело... Сумела ты брата Михайлу пленить красотой, сумей вора прельстить. В том женская сила твоя. Бражники все казаки. И Стенька, как все, по корчмам небось ходит, вино пьет. Государь даровал ему милость, да от корчмы и отравного зелья кто пьяниц блюдет?! Упился да сдох – и бог судья вору. Не станем жалеть!

Марья смолчала, но волненье ее можно было увидеть по вспыхнувшему румянцу и частому дыханью. Глаза ее блестели, как в лихорадке...

– Дозволишь домой идти, воевода-боярин? – спросила она дрогнувшим голосом, и воевода понял, что стрельчиха решилась на месть...

– Иди с миром, – сказал Прозоровский. – Да про брата Михайлу ты думать забрось...

По ночному городу Маша шла как в угаре, не чувствуя ног. Мысль, которую ей подсказал воевода, палила ей сердце и печень.

«Пойду стречать его на бую. Пойду! – возбужденно мечтала она. – Приоденусь, брови сурьмой наведу, набелюсь, нарумянюсь. Заманю его, напою вином. Чай, захочет выпить с похода... Захочет! В Яицком городе говорили, что бражник... Придет! Обойму, приголублю злодея, ласки ему напоследок не пожалею... А там надсмеюсь!.. Увижу, что встать не может, – скажу: „Конец тебе, атаман-губитель! Пуля тебя, колдуна, не берет, ни сабля. Царское сердце околдовал ты и милости царской дождался... Бояре простили тебя. Да я, Машка, тебя не простила! Стрелецкая вдова повдовила твою казачку... Сладко собачьей-то смертью издохнуть?!“ Я зелья найду! Хитер воевода: брата, вишь, не пошлет, а женке греховные помыслы в сердце разжег! Потом, мол, не мой ответ, а я-то схвачу злодейку-колдунью, по царскому Уложенью, да вместе с зельем отравным ее на костер! И заботы не станет! А я и того не страшусь! Ничего не страшусь!..» – разгорелась Марья...