Ударить из пушек... Сейчас...
– Пушкари! – крикнул стольник.
– Здравствуй, наш батька Степан Тимофе-е-ич!.. – взревели тысячи голосов на астраханских стругах.
– Слава батьке великому атаману!
Несколько стрельцов кинулись на сопельщиков, барабанщиков и трубачей.
– Уймитесь, проклятые! Дайте-ка слушать, что батька кричит!
– Измена! – выкрикнул Кошкин с другой стороны.
Князь Семен оглянулся. Выстрелив, падал в воду стрелецкий сотник. Молодой казак уже на палубе рубился с Яном Ружинским на саблях. Еще казаки, цепляясь крюками, карабкались из челна на струг. По Волге летели челны и челны к воеводскому стругу. В них – люди с пищалями, копьями, топорами. Князь Семен выхватил свой пистоль, нацелился в голову казаку. Казак рубанул, и полковник Ружинский, выронив саблю, рухнул на палубу. В тот же миг князь Семен пристрелил казака, и тот полетел за борт в воду. Стольник бросил пистоль и схватил второй. Вторая пуля уложила еще казака. Князь Семен выдернул саблю из ножен, стал спиной к мачте, чтобы обороняться до самой смерти, но в тот же миг что-то свистнуло над его головой и непонятная сила рванула его с палубы в Волгу. Он захлебнулся...
– Бик зур балык! Большой рыба! – сказал татарин-разинец, на веревке вытащив стольника в челн из воды...
Только тут князь Семен понял, что он был стащен в воду простым татарским арканом. Он кашлял, плевался. Изо рта и из носа его лилась вода.
– Айда, тебя батька зовет, бояр!
Как во сне, глядел князь Семен на свой караван. На стругах еще гремели отдельные выстрелы, но уже травили якоря. С насадов еще тут и там падали в воду тела начальных людей, но над караваном уже, как стаи чаек в небе, летели сотни подброшенных в знак приветствия шапок...
– Уловили птаху, батьке потеха будет! – выкрикнул кто-то, заметив в челне знатного пленника.
Князя Семена подхватили, подкинули вверх, кто-то его поймал, как бревно, перевернули, поставили на ноги.
Связанный князь стоял уже на палубе атаманского струга. С волос, бороды и одежды его стекала вода. Разин глядел на него с насмешкой.
– Жара, князь Семен. А ныне я не купался. Тепла ли вода? – спросил Разин.
– Не балуй, Степан Тимофеич, – угрюмо ответил князь. – Ты мне в руки попал бы – я бы над тобой не глумился. Воля твоя – хошь руби, хошь вешай, а глум дуракам оставь!
Окружавшие их казаки подтолкнули друг друга локтями, ожидая, что Разин не спустит дерзости и срубит к чертям воеводскую голову.
Но Степан засмеялся.
– А ты прав, воевода. Невместно мне ваньку валять! – Он нахмурился. – Казаков моих пострелял? – спросил он.
– На что же в бою пистоли? – сказал князь Семен, взглянув ему прямо в глаза.
– И то, на войне не убойство – рать, – вдруг успокоившись, согласился Степан. – Развязывай, казаки, воеводу. Гостем будешь, князь. Ты меня принимал по-добру, ныне мой черед чарку ставить. Я на берег съеду, а ты тут покуда гость на стругу. Не бойся, никто не обидит... Да платье свое просуши. Казак тебе даст на смену, а то ты – что мокрый петух, не к лицу воеводе...
Степан ловко спрыгнул в поданный челн и поплыл к стрелецкому каравану...
У Черного Яра по высокому берегу пылали костры. Вокруг костров пили, ели. Вздымались и стукались кружки с вином. Стрельцы братались с разинским войском, многие находили своих прошлогодних знакомцев.
С мачты княжеского струга сняли мертвое тело разинского сынка. Из протопоповского сада в Черном Яру оборвали цветы, притащили на гроб казаку. Понесли отпевать в городскую церковь. Протопопу велели служить заупокойную службу о «безвинно замученном воине Тимофее»...
Атаман подошел к мертвецу, скинул шапку.
– Что обещал, то сполнил, Тимоша, – привел мне стрельцов астраханских! – сказал он с печальной усмешкой. – Ведь эк окалечили, черти, мальчонку!.. – добавил Степан, горестно глядя на обезображенное тело любимца, словно по ранам и ссадинам читая страшную повесть его мук. И вдруг заключил: – Смердит. Закопайте скорее. – Он махнул рукою и пошел прочь.
В соборной церкви Черного Яра заупокойным звоном звонили колокола...
Астраханским стрельцам объявили казацкую волю. Велели сойтись на круг – выбирать атаманов.
Проходя по берегу мимо разинского струга, они заметили Львова. Кричали ему в насмешку:
– Эй, князь! Иди с нами на круг, оберем в есаулы!
Львов сидел погруженный в тяжелую думу. Его угнетал позор плена. Угнетало до отчаянья, что, опытный воин, он позволил себя окружить, как волк, попавший в облаву... Гул, говор и песни многотысячного полчища шли мимо него...
Читать дальше