Сергей Зарубин: Трубка снайпера

Наскоро ели несоленое мясо, тихо разговаривали.

– В армии служили раньше, воевали? – спросил Ермаков.

– Нет, не пришлось. Тогда, в двадцатых годах, не нашли меня в тайге. Белые не видели, и наши не взяли. Все время кочевал. Не от войны убегал – жизнь заставляла. А когда вышел из тайги на поселение, уже ненужным оказался армии, пожилым.

– Вы охотились в тайге?

– Охотился. Все время зверя бил.

– А на фронте? Костыли взялись делать… – покачал головой Ермаков.

– Сам не просился, – махнул рукой солдат. – Сперва голову лечили доктора, вот здесь… А потом заставили. Все время велят, никто не слушает. Винтовку не давали… Вот сюда, в книжку гля­дят командиры, в бумагу. Плотником я перед войной сделался, недавно. Вот и пишут теперь.

– Эх, зверобой, – покачал головой Ермаков. – Не своим делом занимаетесь. Ну, ничего, все встанет на место… Давайте думать, как до своих добраться.

Покурили командир и солдат, посовещались, поползли впе­ред, в разведку. Осмотрев долину, двинулись вправо. Политрук сказал, что «гады еще не расползлись по берегам, и надо обойти их танковый клин». Номоконов вышел вперед. Присматриваясь к скупым, расчетливым движениям спутника, замиравшего у дере­вьев, сливавшегося с кустами ивняка, старший политрук повесе­лел. Маленький человек, крепко державший в загорелых руках винтовку, только что сказал, что проведет его по лесу «хоть до сибирских мест», но велел все делать так, как он.

– А возле воды сам думай, – просто сказал он. – Мы в лесу через лед за зверем ходим, а летом зачем? Однако худой закон был у моего народа – не велели старики в воду лезть. Места много в тайге, стороной я ходил, не научился плыть.

Было у Номоконова и «понятие» к воде. Километрах в пяти от шоссейной дороги, на пустынном месте, он показал кивком голо­вы на свежееотесанные бревна, валявшиеся возле самого берега. Ермаков все понял и, подумав, велел остановиться. Долго наблюда­ли, а ночью поползли к берегу. Таскали бревна к реке, вязали их ремнями и прутьями, а потом уселись на хлипкое сооружение и поплыли. Гребли шестом, прикладом винтовки, едва не напоро­лись на моторную лодку с немецкими солдатами. К рассвету были далеко от долины, в густом ельнике. Сильно забилось сердце Номоконова, когда в ложбинке, в которую они сползли, послыша­лась русская речь.

– Свои! – громко предупредил Ермаков. Здесь, в лесной лож­бинке, навсегда и расстался Номоконов со спутником. Подошел какой-то командир, посмотрел у Ермакова документы, знаком показал, чтобы тот шел вправо. Политрук протянул Номоконову руку и сказал:

– У меня очень важные дела, Семен Данилович. Наверное, расстанемся и не увидимся. За мясо и табак – спасибо.

–Тебе спасибо, политрук. Мне товарищ нужен был, помощник. А теперь ничего…

– Не делайте больше костылей, – строго сказал Ермаков. –Объясняйте командирам, говорите, требуйте. Вы – зверобой! По­нимаете?

Подошел маленький солдат в большущих ботинках, вежливо взял из рук Номоконова винтовку: –Двигай!

– Куда?

– На проверку, батя. Разные люди к нам приходят. Оглянулся Номоконов на Ермакова, которого уводили в другую

сторону, и сам себе сказал:

– Крепкий, видать, человек, а только мимо прошел.

Проверка происходила в землянке, километрах в пяти от пере­днего края. Молодой командир с кубиками в петлицах подозритель­но рассматривал шкурку барсука, курительную трубку, капсулу с домашним адресом солдата, документы умершего майора. Номоко­нов объяснял, а уполномоченный Особого отдела хмурился.

Волнуясь, солдат сказал, что напрасно сержант Попов испу­гался и, как видно по всему, убежал с войны. Опасны у немцев машины, а сами они – обыкновенные, очень глупые на пулю люди. Надо не подпускать немцев к машинам, убивать их на дорогах, в лесу, на улицах, стрелять в них с деревьев, с чердаков. Тогда они наверняка остановятся и побегут обратно. Но командира с кубика­ми в петлицах нисколько не заинтересовало это. Он стал расспра­шивать, откуда приехал на войну Номоконов, где воевал, что делал в госпитале, как умирал раненый комиссар Сергеев, где он похоронен и «не агитировал ли сержант Попов санитаров, чтобы всем от­делением перебежать к немцам?».

Потом несколько часов сидел Номоконов в загородке из ко­лючей проволоки и молча смотрел на грязных худых людей, сидевших на земле. Вышел из землянки солдат, который привел его к уполномоченному Особого отдела, закинул за плечо винтовку и, не оглядываясь, ушел.