Александр Савельев - Сын крестьянский

— Ты отколь явился, сказывай!

Михайло с трудом встал и сказал негромко, глядя в свинячьи глазки вопрошавшего:

— З Украины я!

Тот выпил еще кружку, крякнул и сказал, обращаясь к двум молодцам:

— Смотри-кась! С Украины! Сколь их, таких-то, у Ивашки развелось! Множество! Чудно! — Обращаясь к Михайле, загудел с угрозой: — Что у вора Ивашки Болотникова деется — сказывай! Не то убью!

Михайло побрел к окошку, сел на подоконник и спокойно ответил:

— Не вор, а Иван Исаевич Болотников! Он за народ стоит, а вас, мерзотников, бьет! Бильше ничого тэбэ, чертяке, не скажу!

Молодцы по знаку головы бросили Михайлу на пол и стали полосовать батогами. Тот тихо стонал. Разъяренный голова подскочил, зарычал:

— Будешь сказывать? — Придвинул лицо свое к Михайле и опять: — Станешь сказывать?

Михайло собрался с силами и плюнул в свинячьи глазки мучителя. Тот наскоро вытер красным платком лицо, схватил со стены кистень и разбил череп украинцу.

Враги навезли тысячи дерюжных мешков, наложили в них земли и стали бросать в реку между палями. Затем построили длинную плотину. Упа стала прибывать и затоплять Тулу.

Толпа стояла у ворот острога по колено в воде…

На ларь у стены влез посадский в суконной серой однорядке, в валяном колпаке на рыжих кудрях, остроносый, похожий на цаплю. Он истошно закричал:

— Будя! Будя! Повоевали! Голодаем! Утопнем теперь! К царю подаваться надо! Авось он помилует, коли сами с повинной придем! В ножки поклонимся!

В толпе завопили:

— К царю! К царю! Помилует!

Примчался, настегивая коня плеткой, взбудораженный «Петр Федорович».

— Вы куда? Вы что? Али смерть ране времени от царской руки сладка? Истинно дурьи головы! Сгинете все до единого!

В ответ исступленно орали:

— Здесь сгинем, а там, может, помилует!

— Ты не береди нашу душу, Петр Федорыч, прочь отсель!

— Не засть дорогу!

В это время распахнули ворота острога. Толпа хлынула наружу. Часть народа все же зашлепала по воде вслед за Илейкой, в глубь острога.

Толпа тулян, окруженная верхоконными стражами, стоит вблизи царского шатра.

На земле гора оружия, отданного сдавшимися. Ждут молчаливо выхода царя. Из шатра показывается Крюк-Колычев. Закричали с трепетной надеждой:

— Помилосердствуй, батюшка-боярин!

— Умоли государя за нас, грешных!

— Мы ему отныне слуги верные!

Боярин постоял, посмотрел с язвительной ухмылкой на толпу:

— Ужо, ужо царь-батюшка помилует вас. Любо-дорого станет!

Повернулся, заложил руки за спину, ушел в шатер. В толпе нарастали недоумение, растерянность.

— Жди худа!

— Лиха не избыть!

Прибыли еще стражи и пленных погнали прочь.

Шуйский торжествовал. Потирая руки от радости, прищурив свои и так подслеповатые глазки, он прошипел:

— Ага, явились, голубчики! Поздно! Всех до единого уничтожить! Токмо скрытно, втайне!

Пленных угнали в лес, упрятали на ночь в сараи. Стражи вырыли глубокие ямы. На заре выводили десятка по три, били по головам лопатами, секли саблями, сваливали в ямы и убитых и недобитых. Закопали под стоны и проклятия из могил.

Начальник, зверовидный детина, из московских палачей, собрал стражу.

— Вот что. О побоище молчать накрепко! Кой словом обмолвится, да ежели узнаем, зело погано тому будет: гроб! Запомните!

Болотников с несколькими тысячами воинов заперся в кремле. Острог враги пока не брали.

Иван Исаевич решил отправить своего названного сына из Тулы. Он и Олешка сидели в горнице. За окном было пасмурно, накрапывал дождь, выл ветер, гнал осенние тучи. И на душе обоих было сумрачно. Долго глядели они друг на друга, молчали.

— Ну, Олег, кончается наше тульское сидение. Не поспел натиск, кой думал свершить я супротив Шуйского. Цел ли останусь — сумно это. Хочу, чтобы ты уцелел и наши помыслы о воле и счастье народном в мир понес. Я во время оно вместе с донскими и запорожскими казаками воевал, в Сечи Запорожской был. — Иван Исаевич помолчал. — Если ты из Тулы выберешься, на Дон или в Сечь подайся! Народу там справедливого много, таких же казаков, как покойный Гора.

В темную сентябрьскую ночь через потаенный ход в стене острога Олешка и Парфенов пробрались к челноку, спрятанному в густом лозняке. Болотников был с ними. Крепко облобызался Иван Исаевич с Олешкой и Парфеновым.

— Олег, чую, не свидимся более. А стяг бедняцкий крепко держи! Прощай, сынок дорогой! Прощай, друже Василий! На Дону или в Сечи лей пушки!

— Прощай, отец! Верным делу нашему до могилы буду!