Гор Видал - Сотворение мира

Архелай, однако, думает иначе. Он хочет, чтобы я обратился к властям и заявил, что после заключения мирного договора Великий Царь ничего не замышлял против греков. И раз между Персией и Афинами царит мир, Анаксагора нельзя обвинять в мидофильстве. Этот довод показался мне довольно простодушным, как и сам Архелай.

— К сожалению, одно из условий договора — он не должен обсуждаться публично.

— Перикл имеет право его обсуждать. — Голос эхом разносился по двору.

— Право имеет, — подтвердил я. — Но не будет. Дело тут довольно деликатное. Кроме того, даже если бы договор можно было обсуждать, афиняне все равно могут признать Анаксагора виновным в мидофильстве или в чем угодно, как им заблагорассудится.

— Совершенно верно, — согласился со мной ученик.

Молодого каменщика зовут Сократ. Если верить Демокриту, он сколь безобразен, столь и умен, то есть необычайно. Прошлым летом по рекомендации Демокрита я нанял его подлатать фасад дома, так он так напортачил, что теперь в стене с дюжину новых трещин, через которые свистит ледяной ветер. В итоге переднюю комнату мне пришлось освободить как нежилую. Сократ предложил все переделать, но боюсь, что если он еще поорудует тут своим мастерком, то глиняный дом просто рухнет нам на голову. Как работник он просто удивляет. Штукатуря стену, он может вдруг на минуту замереть, уставившись куда-то вверх и прислушиваясь к некоему духу внутри себя. Когда я спросил Сократа, о чем ему поведал этот дух, он просто рассмеялся и ответил:

— Он любит лишь задавать вопросы.

Некомпетентность этого духа поразительна.

Но пожалуй, неунывающий Сократ такой же никудышный софист, как и каменщик.

Архелай согласился, что, раз консерваторы не смеют напасть на Перикла, они должны довольствоваться обвинением его друга. Но я не согласился на его предложение выступить перед собранием и объявить о несостоятельности обвинения в мидофильстве.

— С чего бы им меня слушать? — спросил я. — Кроме того, главное обвинение заключается в оскорблении святынь, и в этом он действительно виновен. Как и ты, Архелай. Как и я, в глазах обвиняющей его толпы. Кто выдвинул обвинение?

— Лисикл, торговец баранами.

Это имя ударило мне в уши, как морской прибой. Лисикл — грубый надоедливый тип, он старается нажить капитал, служа Фукидиду и консерваторам.

— Тогда все предельно очевидно, — сказал я. — Фукидид нападет на Анаксагора и его друга Перикла. Перикл примется защищать Анаксагора — и свою администрацию.

— А вы?..

— Я не стану вмешиваться. — Ничто не могло поколебать моего решения. — Мое положение здесь весьма шатко, если не сказать большего. Когда консерваторы решат, что пришла пора начать новую войну с Персией, меня приговорят к смерти — если время не опередит ваших политиков.

Я выразительно кашлянул, но потом не смог остановиться. Я действительно нездоров.

— А что будет после вашей смерти? — вдруг очень неучтиво спросил Сократ.

Разинутым ртом я хватал воздух; казалось, прошла вечность, пока мне удалось вдохнуть.

— Прежде всего, меня уже не будет в Афинах.

— Но вы верите, что продолжите существование в другом образе?

Молодого человека искренне заинтересовало, что я об этом думаю, точнее, что думают по этому поводу последователи Зороастра.

— Мы верим, что все души созданы Мудрым Господом при сотворении мира. Значит, они рождены однажды, и только однажды. Хотя на Востоке верят, что душа рождается и умирает, снова рождается и снова умирает в другом образе — и так тысячи и тысячи раз, снова и снова.

— Такого же мнения придерживается Пифагор, — сказал Сократ. — Когда мы с Архелаем были в Самосе, то встретили одного из старейших учеников Пифагора. Он говорил, что его учитель вынес свое учение из Египта.

— Нет, — твердо возразил я, сам не знаю почему, — ведь я ничего не знаю о Пифагоре.

Архелай начал терять терпение:

— Все это прекрасно, почтенный посол, но остается факт: нашего друга арестовали.

— Остается также факт, что люди умирают, — хладнокровно заметил Сократ, — а что происходит или не происходит с живущим в теле сознанием — представляет большой интерес.

— Что нам делать?

Казалось, Архелай сдерживает обуревающие его слезы. В юности он учился у Анаксагора.

— Не стоит спрашивать у меня, — ответил я. — Лучше сходите к стратегу Периклу.

— Мы ходили. Его нет дома. Его нет в доме правительства. Его нет у Аспазии. Он исчез.

В конце концов Архелая удалось выпроводить. Анаксагор же тем временем томится в тюрьме, и на ближайшем собрании Фукидид выступит против него с обвинением. Допускаю, что Перикл возьмет на себя его защиту.