Даниил Мордовцев - Ирод

— Брошенные Иродом дети, последняя отрасль Маккавеев! — слышали они иногда, как шептались между собою их соотечественники-иудеи, поселившиеся в Риме еще со времени Помпеи, и горестно покачивали головами, тихонько указывая на прекрасных юношей.

Нередко, любуясь с высот Капитолия величественною картиною расстилавшегося перед их глазами Рима с его шумным Форумом, храмами, колоннадами, статуями, Цирками, они вспоминали свой далекий Иерусалим с его храмом, со скромным Кедронским потоком, непохожим на мутный и бурливый Тибр, с милою Елеонскою горою, с его пальмами и седыми оливковыми деревьями Гефсиманского сада. На душе у них становилось холодно при этом невольном сравнении, и им вспоминался Югурта, после своей знойной Нумидии, томившийся в холодном Риме.

— Когда же мы снова увидим наше родное небо, наше знойное солнце, пальмы Иерихона, веселые струи Иордана, мрачные воды Мертвого моря? — говорили они нередко.

Но, наконец, Ирод вспомнил и о них. Однако не отцовская нежность заставила его вспомнить о детях, а только ненасытное честолюбие. Ему хотелось породниться с древним царским родом, и родство с царями Каппадокии казалось ему очень лестным. Он знал, что у Архелая, каппадокийского царя, есть молоденькая дочь замечательной красоты, пятнадцатилетняя Глафира, которую Ирод видел еще совсем маленькой девочкой и был поражен ее бойкостью. Семи лет Глафире случилось быть в Иерусалиме с отцом, куда Архелай приезжал, чтобы взглянуть на новое «чудо света», на иерусалимский храм Ирода, храм, о котором молва облетела весь мир.

— Когда я буду большая, то выстрою еще лучший храм Юпитеру, — сказала девочка по осмотре иерусалимского храма.

— Вот как! — улыбнулся Ирод. — Где же ты его построишь?

— На Элеузе, где мой прадед приносил жертву Аресу после победы над другим моим прадедом, — бойко отвечала девочка.

— Твой прадед победил твоего же прадеда? Вот чудеса! — засмеялся Ирод. — Как же это случилось.

— А ты разве не знаешь, кто были мои прадеды? — гордо спросила девочка.

— Не знаю, милая: твой отец, я знаю, ведет свой род от Темена, родоначальника македонских царей; но кто был твой прадед, победивший самого себя, мне неизвестно.

— Самого себя! — обидчиво, надув губки, проговорила девочка. — Не самого себя, а Дария Кодомана, персидского царя.

— А! Виноват, виноват! Я не сообразил, — сказал Ирод, стараясь скрыть улыбку. — Твой прадед... Александр Великий, победивший Дария Кодомана при Иссе. А где же другой прадед?

— Дарий! — гордо отвечала девочка. — Александр Великий мой прадед по отцу, а Дарий — по матери.

Теперь этой бойкой девочке уже было пятнадцать лет, и Ирод вздумал женить на ней своего сына, Александра. Для того теперь, снесшись предварительно с Архелаем, он велел своим сыновьям на обратном пути из Рима в Иерусалим заехать непременно на остров Элеузу, вблизи берегов Киликии, и посетить там его друга, царя Архелая. Молодые люди так и сделали. Лоск римского образования, изящество столичного обращения... «urba-nitas», красота и красноречие сыновей Ирода не только очаровали Архелая и его двор, но вскружили и своевольную головку хорошенькой Глафиры, которая, однажды, любуясь с берега моря заходящим солнцем, нечаянно очутилась в объятиях Александра. Скоро Гименей соединил их узами брака, и Глафира увидала себя вновь в Иерусалиме, во дворце Ирода.

Но женщины — всегда женщины, особенно неразвитые. Хорошенькая Глафира, едва вступила во дворец, тотчас же повела себя высокомерно, как дочь царя и правнучка двух знаменитых царей. Другие женщины были этим задеты за живое, особенно старая интриганка Саломея, которая окончательно разозлилась еще и потому, что осталась вдовой, а таинственный «сын Петры» не являлся. Чтобы усмирить Саломею, Ирод и женил своего младшего сына Аристовула на дочери Саломеи — Веронике. Но и это не умиротворило женщин, тем более, что в распри вмешалась третья женщина — Дорида, сама царица, самолюбие которой было жестоко оскорблено.

— Я не знала, — говорила тщеславная Глафира, — что правнучка Александра Великого попадет в такую семью.

— В какую? — спросил ее муж.

— Как! Я думала, выходя за тебя замуж, что буду окружена равными мне женщинами, и вдруг одна — простая арабка, другая — дочь арабки, третья — внучка арабки! — высокомерно отвечала Глафира.

Намеки тщеславной Глафиры были ясны: арабка — это мать Ирода и бабушка ее мужа; дочь арабки — это Саломея, а внучка арабки — Вероника, дочь Саломеи, жена Аристовула.