Юрий Щеглов - Победоносцев - Вернопреданный

— Не имею обыкновения, барин, следить за каретами.

Ну, теперь он это «обыкновение» имеет. Скандраков позаботился. Победоносцев хорошо знал Скандракова, еще когда тот служил в Киеве и Москве. Человек осторожный и вместе с тем рисковый. Близкий приятель знаменитого деятеля охранного поприща Судейкина — удачно складывающейся карьерой отчасти ему был обязан. Именно Судейкин обратил внимание фон Плеве на Скандракова, а без Вячеслава Константиновича киевский генерал Новицкий способному жандарму в небольшом чине не дал бы ходу. Новицкий из своих когтей никого не выпускал — ни революционеров, ни картежников, ни собственных агентов. Скандраков очень скоро возглавил второе по значению охранное отделение в России. Не прислушиваться к совету таких людей — сущее безумие. Скандраков показал фотографию плешивого блондинистого еврея, который возглавлял боевую организацию партии социалистов-революционеров и даже назвал подлинную фамилию — Гершуни.

— Но, конечно, не он пойдет на вас с револьвером, но он обязательно будет где-то поблизости. Когда Балмашов стрелял в Дмитрия Сергеевича, Гершуни видели на площади Мариинского дворца. Он подопечных не оставляет, пока не прогремят выстрелы.

— Что ж вы, Александр Спиридонович, предлагаете мне вести наблюдение за толпой, которая частенько окружает меня, когда я покидаю карету? Нет, увольте: я для этой цели не гожусь.

— Помилуйте, Константин Петрович! Ни в коем случае! Но врагов надо знать в лицо. Мало ли что им приспичит. Народец они коварный и аховый.

На похороны Сипягина он по просьбе жены сперва решил не ездить. Между выстрелом Карповича в Боголепова и покушением Лаговского в прошлом году прошло всего несколько дней. Потом выяснилось, что Екатерина Александровна словно в воду глядела. Разумеется, правду при подобных обстоятельствах, сталкиваясь с этакой публикой, выяснить до конца невозможно. Но сам Плеве за несколько месяцев до собственной смерти познакомил его с показаниями некого Григорьева — слушателя Михайловской артиллерийской академии. Сын капитана, амбициозный и щеголеватый поручик при аресте сразу сознался, что вызвался убить обер-прокурора Святейшего синода господина Победоносцева и подстерегал известную карету вместе с Гершуни и женой Юлией Феликсовной Юрковской на Невском. Показания поручика, касающиеся других эпизодов, выглядели довольно фантастично, но в Победоносцева он действительно намеревался стрелять. Егор, который после залпов Лаговского был сильно напуган, видел Григорьева, и не раз, стоявшего на ступеньках конки. Однажды поручик соскочил на мостовую прямо на ходу и завернул в портерную, покинув питейное заведение лишь после возвращения Победоносцева. Так или иначе, но смерть Сипягина и два конверта на имя обер-прокурора, обнаруженные в портфеле Балмашова, служили грозным предупреждением. Противно соблюдать осторожность, не чувствуя за собой ни малейшей вины. Больше остального Победоносцева беспокоило то, что конвертов оказалось два. Возможно, Балмашов хотел передать второй кому-то из соучастников готовящегося покушения. Не исключено, что и Григорьеву. Револьверные залпы, в один день выпущенные террористами, одетыми в военную форму, должны были произвести огромное впечатление. Но нелишне предположить, что существовал и третий преступник, таившийся до сих пор во мгле.

— Боже, как все это отвратительно! — восклицала Екатерина Александровна, протягивая фон Плеве чашку ароматного чая, без которого в доме Победоносцевых гостей не отпускали. — Боже, как все это отвратительно! И за что? Сколько Константин Петрович сделал для России, для русского народа, наконец, для царствующей династии!

Министр молчал, опустив проницательный и неподвижный взор. И он, и Победоносцев хорошо знали, что обер-прокурор давно потерял влияние на государя. Покойный император Александр III не лишал обер-прокурора доверия, но и к советам наставника более не прислушивался:

— У него отсутствует положительная программа. Он неспособен предложить ничего нового. Он силен только в критике.

Император Николай II в узком кругу петергофских друзей в присутствии фон Плеве обронил:

— Эпоха Константина Петровича давно миновала. И мне трудно с ним беседовать. Но я не в состоянии расстаться с этим человеком и вряд ли когда-нибудь расстанусь. Репин и в портретном этюде, и в самой картине — между прочим, за один сеанс — уловил в Победоносцеве суть его характера.