Джералдин Брукс - Год испытаний

Он взял мою руку и поцеловал. Я отняла ее, стесняясь, и выпалила то, что было у меня на уме:

— Когда ты был со мной, ты вспоминал Элинор?

— Нет, — сказал он. — Мы никогда не были близки.

Я села и с недоумением уставилась на него. Он смотрел на меня своими серыми глазами, непроницаемыми, как кусочки дымчатого стекла. Я схватила простыню и прикрыла свою наготу.

— Как ты можешь говорить такие вещи? Вы ведь были женаты три года. Вы любили друг друга…

— Да, я любил Элинор, — сказал он тихо. — Именно поэтому я никогда с ней не спал.

Он вздохнул, и тут я поняла, что он говорит правду. Я поплотнее завернулась в простыню. Он смотрел не на меня, а в потолок. Потом заговорил со мной так, как говорят с ребенком:

— Анна, пойми: у Элинор были совсем другие нужды, физические нужды не были для нее главными. У нее была разбита душа. Ей нужно было искупить свои грехи, и я помогал ей в этом. Когда она была еще совсем девочкой, она совершила страшный грех, о котором ты, конечно, не знаешь…

— Я все знаю, — перебила его я. — Она мне рассказала.

— Неужели? — удивился он. А потом нахмурился. — Кажется, между вами были гораздо более близкие отношения, чем я думал. Я бы даже сказал, слишком близкие, чтобы это укладывалось в рамки приличия.

У меня мелькнула мысль: вот он лежит в моей постели голый и еще рассуждает о приличиях!..

— Элинор рассказала мне о своем грехе, но она раскаялась…

— Анна, между раскаянием и искуплением грехов — огромная разница. Ее похоть стоила жизни неродившемуся ребенку. Что она могла бы предложить в качестве искупления? Я счел, что, раз она совершила грех из-за того, что предалась похоти, она должна искупить его, ведя какое-то время целомудренный образ жизни. Я должен был полностью удостовериться, что она очистилась, а иначе я мог потерять ее и не встретиться с ней на небесах.

— А как же ты сам мог это вынести? — спросила я сдавленным голосом.

— Я? — Он рассмеялся. — Я брал пример с папистов, католиков. Ты знаешь, как они учат тех, кто принял обет безбрачия, подавлять свои желания? Когда те хотят женщину, они должны представить себе, как она справляет свои естественные нужды. Когда я смотрел на Элинор, я заставлял себя думать о том, что и в ее организме есть желчь и гной. Я представлял себе, как дурно пахнет содержимое ее ночного горшка…

— Хватит! — закричала я, зажимая уши. Мне стало дурно.

«Он силен физически, но воля его еще сильнее. Он может заставить себя делать то, что ни одному нормальному человеку не под силу». Теперь я поняла, что Элинор имела в виду.

Он встал на колени. Голос его стал звонким, как на кафедре:

— «Разве ты не знаешь, что я, муж твой, должен быть для тебя подобием Бога в доме нашем? Разве не я изгнал блудницу из Рая? Я превратил свою похоть в священный огонь…»

Он рассмеялся, но смех его был не весел. А потом он упал на матрас и лежал с закрытыми глазами. По его лицу пробежала гримаса, как от внезапной боли. Он тихо заговорил:

— А теперь оказалось, что Бога нет, и я был не прав. Не прав по отношению к Элинор, не прав по отношению к себе. Ведь я любил и желал ее. А еще я был не прав, когда потребовал от жителей нашей деревни остаться. Кто я такой, чтобы брать на себя такую ответственность? Я думал, что говорю с Господом. Глупец! Все, что я сделал, все, что я говорил, все, что я чувствовал, было основано на лжи. Я был не прав во всем. А теперь я понял, что надо жить так, как хочется.

Он хотел обнять меня, но я выскользнула из его рук и спрыгнула с кровати. Я схватила свою разбросанную одежду и вышла из комнаты. Единственной моей мыслью было поскорее убежать от него.

Я шла к церковному кладбищу. Мне нужно было оказаться поближе к Элинор. Как бы мне хотелось обнять ее и сказать ей, как мне жаль, что он так использовал ее. Когда я поддалась своему желанию и стала с ним близка, я думала, что тем самым как бы приближаю к себе и ее. А оказалось, что, получив удовольствие от близости с ним, я своровала у нее то, что должно было по праву принадлежать ей, — ее свадебную ночь. Я подошла к ее могиле, обняла надгробный камень и рыдала на нем так долго, что он стал мокрым.

Я все лежала на камне, когда услышала, что он зовет меня. Я не хотела его видеть, все в нем стало мне теперь отвратительно. Я поднялась и побежала к церкви. Я не была там с марта, когда пастор объявил, что закрывает церковь. Я вошла внутрь, осторожно прикрыв за собой дверь.

Воздух показался мне спертым. Я прошла вперед, по-прежнему испытывая благоговейное чувство к этим стенам, погладила старую каменную купель, вспоминая, как в ней крестили моих сыновей. Как счастлив был тогда Сэм!