Руфин Гордин - Василий Голицын. Игра судьбы

На берегу толпился народ. Махали шапками, что-то орали. Порыв ветра донес:

— Еро-ха-а! Бо-о-г при-вел!

Видно, событие — расшиву, видно, ждали. Князь Василий знал, что в нутре судна — бочки с солониной, ящики да кули с сухарями. Мука в мешках… А еще бочоночки с водкой — утеха мужиков.

Пристав и два солдата, сопровождавшие семейство князя, тоже оживились. Близился конец и их ссылки. С Ерохою поплывут они обратно, в свои дома, к своим женам и детям. Даст Бог, более никуда не сошлют.

Наконец расшива ткнулась в бревенчатый помост, примостилась к нему боком, потерлась об него, покамест не закрепили сброшенные с берега веревочные чалки. Вот и мостки спустили — на вид прочные да основательные.

— Давай, давай! — кричал Ероха. — Готовься! Куда воевода подевался? А вот и он. Милостивец ты наш, Иван Егорыч, принимай товар всякой — и живой, и покойный!

Живой товар — князь и его семейство — подхватив свой немудреный скарб — стали осторожно спускаться на берег. Желтый песок хрустел под ногами. Это на первых порах было приятно — после долгого плавания и ощущения зыбкости.

Пристав доложился воеводе. Тот кивнул, подошел к князю с поклоном и молвил:

— Добро пожаловать, князь Василий Васильевич. Почтенье мое вам. Князей тут у нас отродясь не бывало. Велика, стало быть, честь.

Князь сухо ответил. Похоже было, что воевода искренне польщен: сам знаменитый Оберегатель, великий Голицын, оказался под его властью. Явить свою гордость и независимость было бы глупо.

Воевода был здесь царь и Бог и воинский начальник, от него зависели судьбы. И князь, поколебавшись, протянул ему руку.

— Покорнейше прошу подождать, — торопливо произнес воевода. — На мне все распоряжения с выгрузкою. А как людей поставлю, так и вас определю.

Похоже, весь Пустозерск сгрудился здесь, у пристани: с полсотни мужиков да десятка два баб с неизменными ребятишками, босоногими и сопливыми, которым предстоит стать товарищами детских игр Петюшки и Ванюшки, младшеньких княжат.

— Надо привыкать, — невесело сказал князь супруге и обступившим его детям и племянникам. — Сколь нам быть здесь, одному Господу известно. Царь едва ли смягчится, а братья силу утеряли. — И уже смело прибавил: — Одна надежда на смену царствования. Коли государю наследует царевич Алексей при матери его царице Евдокии, нас тотчас возвернут и возвратят все наше имение.

— Дай-то Бог, дай-то Бог, — перекрестилась княгиня, и все закрестились. — Экая здесь неприютность и глухомань. И как только наши люди терпят!

— Человек вынослив, — заметил князь. — Он ко всякому лишению приспосабливается, лишь бы пища была. Тут вот боярин Артамон Матвеев томился. А ничего — выжил. Однако возвращен был с почетом, да настигла его мученическая смерть.

— А еще, батюшка, боярин жалобился царю Федору Алексеевичу на свои здешние муки, — напомнил сын Алексейко, — а царь не внял, да и ты отчего-то не желал ему милости.

— Ну, не желал, — неохотно отвечал князь. — Оттого, что он мне во все времена поперек дороги ставал. Зело бы самовит, царствие ему небесное.

— Однако почитаем от цариц, — робко заметила княгиня. — Сказывали, почитаем был от благоверного государя Алексея Михайловича за справедливость, незлобие и разумность..

— Сказывали, сказывали, — раздраженно перебил ее князь. — Много ты знаешь! Говорю — сановит был без меры, все царю угождал. А все потому, что из худородных возвышен был, не по предкам и честь.

— Но по уму, батюшка, по уму! — неожиданно вступился князь младший. — Сам ты говаривал постоянно: по уму и честь.

— Ну говаривал, — неохотно согласился князь Василий.

Он ревновал к славе Артамона Матвеева, хотя тот был старше его, ревновал к его влиянию на царя Алексея. Под его влияние подпала даже и царевна Софья, не говоря уж о царице Наталье Кирилловне, воспитателем коей он был. Та в нем души не чаяла и называла его батюшкой.

Правда, она была всецело обязана ему тем, что выбор царя Алексея пал на нее — это Матвеев обратил его взор на свою воспитанницу, расписал ему ее достоинства. А царь всецело доверял ему и советы его принимал. Он был в великом фаворе у царя, а за ним не видать царю иных, с равными достоинствами.

Его, князя Василия, тоже держали на отдалении, пока на престол не взошел царь Федор. Вот кто его заметил и обласкал. И сказать по правде, звезда боярина Матвеева закатилась не без помощи князя Василия, он к тому руку приложил.

Теперь, спустя почти восемь лет после трагической, мученической смерти боярина Матвеева, на том пепелище, где он томился, князь Василий почувствовал укол совести.