Руфин Гордин: Василий Голицын. Игра судьбы

— Бог с тобою, пан гетман, — возражал Украинцев, — римский цесарь да польский король в союзе с другими христианскими государями ведут войну праведную с вековечными врагами Святого Креста да Христова имени. Грешно к ним не присоединиться. К тому ж татарове над вами нависли: чуть что — налетят да разорят.

Но гетман стоял на своем.

— С нехристями у Москвы мир? Мир! А ведь в те поры, когда у нее была с ними война, никто ей не помог, бесстыдно отказывали, что-де не могут разрывать мира. А потом как с ними ноне соединиться? Рать послать — такого николи не бывало. А ежели на Крым походом пойти, что с цесаря да с короля возьмешь? Они великим государям не присягнут, что в баталии их не покинут. А потом Крым хоть и лаком, но взять его сходу неможно. Татар побьем — турок придет их выручать с огромным войском. Коли мы туда летом пойдем, то зимою удержать завоеванное не сможем. С голоду да с холоду околеют и люди, и кони. А главное вот что: у меня к полякам веры нет никакой. Они, ляхи, люди лживые да неверные. В похвальбе сильны, а в деле смешны.

— Чем это тебе польский король столь насолил, что ты ни его, ни шляхту на дух не выносишь?

Гетман глянул на него, дьяка, с удивлением, а потом, набычившись, молвил:

— Ты, господин хороший, не с луны ли свалился, что тебе мои речи в диковину? Сколь много Москва от поляков терпела, запамятовал, что ли? Когда у вас смута была, король, польский к донским казакам да к калмыкам лазутчиков подсылал с прелестными письмами: мол, зовите хана да султана, сейчас самое время Москву под себя покорить. И не раз так было, что польская рать на Москву шла да русские города и деревни неволила да жгла. Я, дьяк, крепко осторожен: никого из Польши да Литвы к себе не принимаю и согласных переговоров с ними ноне не веду. Потому что и у нас, в Украине, от поляков да литвинов тож смута была, всяко блазнили народ.

«Смотри-ка, какой упертый. Такого не бывало, чтобы казацкие главари столь тверды были во мнении, — дивился Украинцев. — Ишь ты, небось боишься гетманства лишиться. Да, ведь сыновья-то у него все во власти: Семен — стародубский полковник, Яков да Григорий тоже в старшине. Опасается потрясений, осторожничает. Однако его понять можно: война;— это всегда рисковое дело. Может повернуть так, а может и этак — счастье ратное оно что ветер. То в одну сторону подует, то в другую. Ай да Иван! Хитер да осторожен», — размышлял дьяк.

Но речи свои прельстительные продолжал: не мог возвратиться в Москву с пустыми руками.

— Не токмо для помощи цесарю да королю хлопочут великие государи. А может так повернуться, что осилят нехристи да приневолят их к миру, что тогда? Подумал ты, пан гетман? А вот что пойдут турки с татарами на вас да на Москву? И некому тогда будет подать ни вам, ни нам помощи.

Но гетман и тут нашелся:

— Как угодно великим государям, а я на то не согласен. Еще блаженной памяти царь Федор Алексеевич, осиливши великую и страшную войну, заключил с нехристями мир, в чем и моя посильная заслуга была, и после всего сей тяжкими трудами завоеванный мир разрывать — да разумно ли это будет, посуди сам. Буди в том их государское и сестры их великой государыни царевны Софьи святое и премудрое рассуждение и пресветлой их палаты здравые советы. Король польский, думается мне, только о том хлопочет, чтобы царская казна истощилась да и людей воинских русских побольше бы побилось. Полагаю я, что лучше содержать мир. Да из-за чего воевать? За церковь Божию да за христианство? Так ведь православная-то греческая церковь в Польше гонима, разумеешь ли?

— Разумею, — вздохнул Украинцев, — как не разуметь. Однако ж и то разумею, что турок да татарин — вековечные враги наши. Нынче они с нами в замирении — не до нас. Воюют с поляками да с австрияками. И то ты, пан гетман, разуметь должен, что теперь-то самое время ударить на них. Все христианские государи ныне в полной готовности. И ежели не выступим, то весь христианский мир на, нас глядючи размыслит, что мы с басурманами в сговоре и дружбе.

— Еще раз скажу тебе, любезный дьяк, что на поляков нету никакой надежды. Вся наша Украина так думает. Скорей я с татарами на поляков пойду, татар в союзники возьму, на них положиться можно.

— Бог с тобой, пан гетман. Великие государи ни за что в таковой союз не вступят, с порога его отвергнут, — замахал руками дьяк. — Как можно вместе с басурманами христианскую кровь проливать!

— Неужто запамятовал, как поляки выступали с ними вместе противу Москвы? Короткая память у вас, москалей.