Иван Фирсов - Федор Апраксин. С чистой совестью

Шведский адмирал убрался несолоно хлебавши в Ревель, но решил еще раз испытать судьбу. Как-никак, а французскому наемнику положено отрабатывать свою барщину. Шведская эскадра двинулась к устью Невы. Там-то у русских нет флота… И вдруг на горизонте замаячила какая-то странная башня, похожая на старинный замок. Внезапно она опоясалась зарницами вспышек, грохнули пушечные ракеты, вокруг шведских кораблей заплясали всплески воды. По левому борту в тот же миг полыхнули молнии из прибрежных кустов острова. Определенно, адмиралу не хотелось терять корабли и свою репутацию. И он поступил мудро. Эскадра без боя ушла в море.

Первая кампания на Балтике обернулась удачей.

В разгар осени на Олонецкой верфи дважды палили пушки. Спускали на воду четырнадцатипушечную шняву «Мункер», исполненную по проекту Петра, и первое детище Федора Салтыкова — фрегат о двадцати восьми пушках.

В Петербурге праздновали викторию над шведами, а из Воронежа сиротливо вопрошал Федор Апраксин: «Еще прошу, повели мне быть в октябре в Москве. Нужда моя такая (читая, царь хохотал от души): пиво на Воронеже все и ренское доходит, а без того осенью будет скучно, или, пожалуй, изволь к нам приехать и те наши нужды исправить».

Смех смехом, но великодержавный властелин с юных лет по себе знал силу Бахусова зелья для поднятия духа…

Глубокой осенью свиделись в Москве после долгой разлуки адмиралтеец и Крюйс. Вице-адмирал второй месяц томился в ожидании царя. Привез из Голландии добрую роту капитанов, поручиков, штурманов, боцманов. Апраксин обрадовался, хотел сразу отобрать офицеров для Азова, но Петр охладил его:

— Погодь, Федя, я сам этим займусь. У меня каждый шкипер на учете.

Вызывал по одному, цепко ощупывал взглядом, коротко расспрашивал, оценивал. Апраксин сидел в углу, прислушивался. Крюйс представлял всех:

— Капитан Питер Сиверс, капитан Витус Беринг, капитан Петр Бредаль. Поручик Джон Крюйс…

Петр вскинулся по-доброму:

— Сынка привез? Похвала тебе, пускай корни на Руси…

Апраксин про себя посмеивался: «Ай да Крюйс, сколь набрал в свой невод рыбешки, небось каждому посулил деньгу. Оно так и есть, супротив наших капитанов иховых вдвойне государь жалует. За такие рублики к дьяволу в пекло полезут».

Отпустив последнего боцмана, царь повелел Крюйсу:

— Поезжай без промедления в Петербург, принимай корабли и шквадру. Экипажи сколачивай, готовсь к весне. Шведы беспременно до Котлина пожалуют. Крепи там оборону, Данилыч тебе укажет. — Тут же кинул Апраксину: — Днями поедем к тебе.

Вечером, по привычке, сошлись на родном подворье три брата. Старшего, Петра, царь тоже отпустил на побывку, к семье. Толковали о житье-бытье. В основном говорил Петр. Вспоминал подробно, как управлялся со шведами, смеялись, когда царь рассказывал, как на конях морские призы брал.

— Государь-то под Нарву и царевича Алексея прихватил, — вспомнил старший брат, — правда, он больше в шатре отсиживался, боязливый.

— Ровесник твоему Саньке, — вставил Федор. — Как у сынка-то ученье у Форварсона, в Сухаревой башне?

— Обвыкается, уж больно немеки кричат, байт.

— А на Кукуе-то Монсиха язык прикусила, — осклабился Андрей. — Не видать и не слыхать ее.

— Слава Богу, Петр Лексеич отвадил ее, — поддержал Федор.

— Свято место пусто не бывает, — загадочно ухмыльнулся старший брат и заговорил вполголоса. — Объявилась подле Петра Лексеича чернобровая молодица из заморских кралей. Данилыч ее, слышно, у Шереметева перехватил.

Федор наморщил лоб:

— А я давеча наведался в покои до Марфуши нашей, гляжу, подле Натальи Алексеевны незнаемая смазливая девка притуливается… — Апраксин хмыкнул. — Такая, пожалуй, ему по вкусу…

Шестое лето для адмиралтейца начиналось хлопотно. Ранней весной ожидался приезд царя. Как всегда, со свитой и вдобавок с иноземцами. На стапеле дневал и ночевал Скляев, готовил к спуску восьмидесятипушечный корабль «Старый Орел». Строили его по чертежам царя, «корабельной архитектуре», как любил выражаться сам Петр.

— Такого кораблика на Руси еще не бывало, — с затаенной гордостью хвалился Апраксину Федосей. — Пожалуй, и у англичан десятка не наберется.

— Ведаю, ведаю, — добродушно ворчал, опершись на фальшборт, Апраксин, любовно окидывая громадину корпуса корабля-красавца. — Мне сказывали и Козенц, и Най, што сей корабль под стать иховым самым лучшим из королевского флота.

Безоблачная голубизна неба, апрельское солнце, щебетание птиц. Зеленеющее первотравье внизу, вокруг стапелей усиливали и без того радостное настроение в предвкушении предстоящего торжества.