Иван Фирсов - Федор Апраксин. С чистой совестью

Карл XII двинул войска против Дании. В преддверии борьбы за Испанское наследство Англия и Голландия, рассчитывая на союз с Швецией, прикрыли от датчан своими эскадрами высадку шведского десанта. Довольно мощная, хорошо подготовленная армия Карла XII с ходу осадила Копенгаген и принудила Данию к миру. Произошло это в те самые дни, когда из Москвы выступили полки Петра I, направляясь к морю у Нарвы, отвоевывать исконные земли. О поражении Дании царь не знал, еще надеялся на Августа II.

Разделавшись с Данией, Карл XII погрузил армию на корабли и переместился в Лифляндию на помощь осажденной саксонцами Риге. Едва узнав о высадке шведов, Август И, не раздумывая, снял осаду Риги и убрался восвояси в Польшу. Хорошо обученные войска, возглавляемые молодым, но талантливым военачальником, поспешили к осажденной русскими полками Нарве…

Воевода изовский боярин Степан Салтыков несказанно обрадовался приезду Апраксина.

— Обретаемся мы, Федор Матвеич, на краюхе землины нашей, — изливал душу Салтыков. По боярскому своему званию он был выше стольника, но по указу царя подчинялся адмиралтейцу. — Крымцы, кубанцы да калмыки летось покою не дают, а турки с моря подглядывают.

Вместе с воеводой Апраксин обошел крепостные сооружения, похвалил:

— Стены и бастионы надежно подкрепил, Степан Иванович, слава Богу, и пушки, которые прислали, путем определил.

Худощавая физиономия Салтыкова осветилась улыбкой:

— Чай, не зря в Пушкарском приказе-то годков сколь правил, Федор Матвеич, зело пушечное дело там прознал.

— С корабликами-то как?

— В море нынче дозором на «Отворенных воротах» Лефортов сынок, с ним «Сила» в паре. Морока мне, Федор Матвеич, с корабликами, мало я в них сведущ.

Внизу, под горой, в небольшой гавани и далее вниз по течению Дона отстаивалась на якорях Азовская эскадра. Несколько кораблей ремонтировались у пристани, среди них совсем развалившийся «Меркурий». На якорной стоянке выделялся лишь ухоженный корабль Питера Памбурга.

— А ты не робей, распоряжайся, на судах капитаны опытные, ежели што не так, подскажут. В Таганьем Рогу-то как дела? Троицкая да Павловская? Давно ли там бывал?

— Строится та крепостца и сам городок, а бывать мне там не пришлось, Федор Матвеич. Все недосуг. То устье мелко, то приболел.

— Ладно, возьмем нынче галеру, пойдем вместе, воевода за все в ответе…

Третий год тысячи людей строили город Таганрог и крепость Троицкую для его обороны. Вместе с городом устраивали то, ради чего здесь обосновались, гавань для стоянки кораблей. Заправляли делом иноземные инженеры, но не задерживались больше года. Начинал де Лаваль, его заподозрили в связях с турками, арестовали, сменил его Рюэль, теперь гавань сооружал капитан Симонт.

Приезд Апраксина был на пользу. Подрядчики, приказчики, чиновные люди подтянулись, почувствовали хозяйскую руку адмиралтейца. В крепости спешно выкладывали площадки для пушек, насыпали защитные валы. С речки Миуса одна за другой потянулись подводы с лесом для изб, рубили на зиму солдатские казармы. Апраксин основательно занялся промером глубин в заливе, сверял прошлогодние промеры Крюйса, исправлял их, и кое-где начинал с нуля, обнаружились новые отмели вблизи фарватера. Следовало их срыть, углубить проход.

В бухте бросили якоря «Крепость» и еще несколько кораблей. Уходя из Азова, Апраксин приказал, как только поднимется уровень воды в устье Дона, идти в Таганрог. На собрании капитанов объявил:

— Пора обживаться в новой гавани, неча отсиживаться по азовским кабакам, жалованье государево вам за службу уплачено. Попомните слово государево: «Флот сам себе должен сыскать гавань».

Спустя неделю отряд кораблей вышел в море. Где-то на горизонте робко маячили турецкие суда. Завидев русских, они скрылись и до конца кампании не показывались.

Адмиралтеец расположился на «Крепости». Капитан Памбург старательно обхаживал его, помня о близости спальника к царю. В хлебосольном голландском шкипере Апраксин нашел доброго и компанейского собеседника. Когда становились на якорь или ветер стихал и ложились в дрейф, беседы в каюте капитана затягивались до полуночи. С особым пристрастием рассказывал Памбург о приключениях в Константинополе. Как и всякий моряк, любил прихвастнуть, «травил», приукрашивая свои похождения.

— Весь султанский дворец дрожал от моих салютов по ночам. В гареме его женки дрожали от страха. Емельян Игнатьич Украинцев сказывал, будто одна женка с испугу родила младенца раньше времени.