Владимир Шатов - Ни шагу назад!

- Мой старший сын тоже воюет, – в тон ей отвечал Григорий. - А о младшем ничего не знаю.

- Почему?

- Немцы Сталино заняли недавно…

Родной город Юлии подвергался разрушительным бомбардировкам, многие знакомые оказались убиты.

- У меня самой дом полностью разрушен.

Общее горе сблизило их, почему-то Григорий совершенно не чувствовал разницу в возрасте. Она странным образом напоминала ему Аксинью в молодости. Тот же яркий блеск карих глаз, та же насмешливая и ласковая улыбка. Пришёл день, когда Григорий рассказал ей о том, что угнетало его последнее время:

- Юля, я должно быть уеду.

- Так быстро.

- Военврач сказал сегодня утром, что меня скоро выпишут.

Она склонилась над ним и нежно погрузила пальцы в отросшие волосы, но сразу ничего не сказала. Наконец шепотом неуверенно произнесла:

- Там очень жутко, на фронте?

- Не весело, но не это главное. - Сказал он так тихо, что она могла бы не услышать. - Видишь ли, Юля, смерть ужасна, когда слышишь, как стонут и кричат умирающие, а ты ничем не можешь им помочь. Но на этом ужас не кончается. Может быть, ты на самом деле не представляешь себе, что я имею в виду, ты не знаешь, на что это похоже. Это нечто большее, чем сама по себе смерть, которая тебя настигает... Никогда не забуду первого умершего на моих глазах человека. Я к нему хорошо присмотрелся и подумал, что так мало времени прошло с того момента, когда он был живым. Это почему-то задело меня за живое. Потом я видел всё больше и больше мёртвых, и прошло немного времени до того, как я обнаружил, что смотрю на них как на прах, неотличимый от комьев земли, в которую они ложатся. Будто они и не были живыми вовсе…

- Ужас!

Юля вдруг сильно сжала руку собеседника. Она, не отрываясь, смотрела на его лицо и мелко дрожала.

- Как ты можешь такое говорить? – прошептала Юля и отвернулась.

- Потому что я пережил это. - Ответил горько Григорий. - Я привык к этому и начал смотреть на себя наравне со всеми другими, и русскими и немцами, лежащими мёртвыми в своей военной форме. Простой кусок холодной земли… Бывало, разговариваешь с товарищем, а он вдруг скорчится, опустится вниз кулем, мертвее мёртвого. Ты точно знаешь, что этот человек жил, ты с ним разговаривал всего минуту назад. А теперь впервые осознаёшь с полной уверенностью, что лежащим тут мог быть ты сам. Вот тогда тебя охватывает настоящий ужас, и после этого начинается сплошной кошмар.

- Перестань…

- Возникает страх при мысли о том, что в любой момент ты можешь стать одним из тех неодушевлённых предметов, которые никогда не были живыми существами.

Шелехов вдруг остановился и посмотрел на случайную подругу. Слезы бежали по бледным щёчкам Юлии. Он наклонился и вытер их шершавой ладонью.

- С моей стороны глупо рассказывать тебе об этом.

- Не говори больше, - попросила она, прижавшись к нему. - Давай помолчим…

Неожиданно для самого себя Григорий начал рассказать ей всю свою жизнь, нажимая на смешные случаи приключившееся с ним. В конце концов, девушка начала улыбаться.

- Вот так хорошо, Юля! - Сказал он довольный эффектом от рассказа. - Такой ты мне больше нравишься.

Она погрузила пальцы в его волосы и нежно прижала голову к своей груди. Через тонкую блузку Григорий почувствовал её груди, маленькие, твёрдые и напряжённые. Он с силой прижал её к ней.

- Нет, - в панике она попыталась оттолкнуть его. - Пожалуйста, ты не должен этого делать... нет, нет, нет!

Она умоляла, вся дрожа, но мужчина мягко настаивал. Вскоре она перестала бороться и посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Потом её руки обвили его шею, и она стала робко целовать Григория, сначала лоб, шею, а затем губы.

- Дорогой мой, - шептала она, закрыв глаза. - Бедненький…Ты правда меня любишь?

- Ох, Юля, родная!

Солнце уже скрылось за горизонтом, и стало прохладно. Девушка теснее прижалась к Шелехову, который лежал спиной на расстеленной шинели и смотрел вверх. Через сплетение веток деревьев едва виднелось бездонное небо, озаренное красным цветом заката.

- Ангелы на небесах сегодня пекут хлеб! - Нежно прошептала она. - Для нас двоих…

Накануне выписки Григорий вышел в последнюю увольнительную в город. Он потерянно брёл по дороге, почти не замечая прохожих. Кто-то окликнул его с другой стороны улицы:

- Ты что, не знаешь, как отдавать честь, рядовой?

- Никак нет! – ответил Григорий и посмотрел на спросившего.

На тротуаре стоял маленький майор с начищенной до блеска медалью, по виду явный тыловик.