Вадим Каргалов - За столетие до Ермака

Но и Салтык, когда приезжал отец и гостевая горница наполнялась громогласными, звенящими дорогим оружием, уверенно попирающими выскобленный пол нарядными сафьяновыми сапогами мужами, отцовской ровней, – сам внимал с таким же восторгом повиновения и с такой же верой в значимость каждого слова, с каким слушали его холопы и другие черные люди. На уважении к старшим жизнь держится!

В пятнадцать лет Иван Салтык натянул на свои плечи нарядную кольчугу государева служилого человека, и понесла его колея дальше, заводя то в хмурые литовские леса, то в Дикое Поле, где скакали конные ватаги набежников-ордынцев, то на великую реку Волгу, в погони за новгородскими ушкуйниками, дерзко разбивавшими торговые караваны. Походы и засады, быстротечные сшибки и упористое стояние в больших полках, гонцовские лихие перелеты и ленивые караульные ночи – все было. Мелькали веси и люди, но оставалась неизменной сама колея, и Салтыка не покидало ощущение устойчивости, успокаивающей одномерности. Ратная доблесть, удачливость и готовность, не щадя живота своего и не лукавя, выполнять повеления каждого, кто имел право повелевать, – вот и все, что требовалось сыну боярскому Ивану Салтыку, чтобы колея сама собой поднимала его вверх.

В вятском походе Салтык был уже поименован среди заметных детей боярских великокняжеского двора. Не первым, правда, – впереди были написаны в разрядной книге Иван Гаврилович, Тимофей Михайлович Юрла, Глеб и Василий Семеновы, Федор Милонович Брех. Но и после Ивана Салтыка были написаны тоже немалые, известные на Москве люди: Микита Константинович, Григорий Перфушков, Андрей Бурдак и даже вологодский воевода Семен Пешек Сабуров. А было тогда Салтыку немногим больше двадцати лет…

Потом началась служба на великокняжеском дворе, в числе ближних государевых детей боярских и дворян. Сытая, необременительная служба. У думных людей на виду, одет всегда нарядно, кольчуга светлым серебром переливается, кривая сабля в бархатных ножнах, копье лентами украшено, сапоги алые, сафьяновые. Отстоял свое возле красного крыльца иль у дверей государевой палаты – иди в дружинную избу, ешь досыта, пей допьяна, спи до пересыпа. Лишнее заспишься – верный Личко обудит, поможет сапоги натянуть, кафтан на плечи накинет. А рядом комнатный холоп с ковшичком холодного кваса стоит. Хорош был клюквенный квасок из дворцовой квасоварни, куда как хорош!

Если и случались походы, то недальние, безопасные – не любил государь Иван Васильевич самолично на войну хаживать, больше своих воевод посылал. А для ближних детей боярских не походы даже были, а так – забава. С государем Иваном Васильевичем – в Троице-Сергиев монастырь. С государыней Софьей – на богомолье же. Думного боярина позвать из вотчины, если государю вдруг понадобился. Послов проводить до рубежа, чтобы лихие люди не обидели. На облавной охоте по полю проехаться, погикать, посвистеть – и опять в уютное тепло, к сытному вареву, к хмельному меду. Забава, не служба!

Но оказалось, что и такая служба поднимает человека, если он на своей колее. Сначала Салтык сам в караулах стоял. Потом за десятком детей боярских присматривал, чтобы службу несли исправно. Потом целая сотня под ним оказалась, и стали Салтыка по отчеству величать, не только по имени.

Государь Иван Васильевич еще не выделял Салтыка из других сотников своего двора, но в лицо знал и, случалось, кивал приветливо. А для других Салтык стал приметным человеком, знакомства с ним не чурались большие люди.

Прочно врастал сотник Иван Салтык в московскую землю. Присмотрел выморочное дворовое место под самой Кремлевской стеной, и отдано было то место Салтыку без спора. Где же еще жить государеву человеку, как не рядом с Кремлем?! Обстроился Салтык, перевел из вотчинки холопов и прочих дворовых людей, зажил своим домом. Достаток был, грех жаловаться, – обе вотчинки, Спасское и Шерапово с деревнями, после смерти отца Ивану Салтыку остались. И послужильцы теперь у него собственные были, больше десятка в копье, не считая военных холопов. Федор Брех, что раньше в разрядной книге впереди Салтыка писался, больше на его московском дворе пребывал, чем в своем поместье. На худую землю испомещен был Федор дьяками государевыми, дворы крестьянские в поместье на пальцах пересчитать можно было – как с них прокормиться да еще службу исполнять? Не то в товарищах оказался Федор у сотника Ивана Салтыка, не то просто в слугах военных. Но Салтык его не обижал, дворовым своим велел обращаться с Федором вежливо, как с сыном боярским. Нужен такой доверенный человек на дворе, о многом полезном узнавал от него Салтык, потому что друзей-приятелей у Федора было на Москве великое множество. Веселым и общительным человеком был Брех, под стать своему прозвищу.