Вадим Каргалов: За столетие до Ермака

Дело было задумано великое, для князя Курбского не жалели ни свинца, ни пороха, ни оружия всякого, хотя тревожно было и на других окраинных рубежах. Даже тюфяки [10] [10] Короткоствольные пушки конической формы для веерного разброса картечи (дробосечного железа). и дальнобойные пищали послали князю Федору, сняв с берега Оки и псковских крепостей. И товару много дали, чтобы торговать с вогуличами и мирных князцев одаривать. Великокняжеские гонцы поехали к вологжанам, к вычегжанам, к вымичам и сысоличам с наказом, чтобы по весне были готовы в поход. И в Чердынь, на Каму-реку, что притоками своими за Камень уцепилась, тоже гонец поскакал. Вотчич чердынский Матфей уже ответ прислал: ждет-де, готовится к приему судовой рати и своих людей для похода снаряжает.

Казалось бы, все сделано как подобает, и вдруг…

Первая весть о неблагополучии пришла от Геронтия. Пришел к великому князю Данила Дмитриевич Холмский, митрополичий любимец, и, неловко переминаясь на кривоватых ногах, принялся нанизывать бусинки безлико-равнодушных слов, всем видом своим отрешенным являя, что слова эти не его, а митрополита Геронтия, а сам он лишь тем озабочен, чтобы передать доподлинно:

– Святой отец благословение тебе, государь, шлет. А речь святого отца такая: от епископа великопермского Филофея человек пришел, священник Арсений. И наместник устюжский Петр Челядин с ним же свое слово прислал. Князь Федор Курбский будто бы похваляется, что не ради государева дела в Сибирь пойдет, но богатства ради. Похваляется княжество себе отвоевать поболе, чем прежнее, Ярославское. И иное творит недобро. Шильника [11] [11] От старинного слова «шильничать» (обманывать, плутовать) – обманщик, плут. Андрюшку Мишнева, что без твоего, государь, ведома пограбил волость Емчю в Двинской земле, князь Федор из поруба самовольно выпустил и своим советчиком взял. Владыка Филофей предостерегает: если войдет князь Федор в сибирскую землю прямой войной, то не обращение к вере христианской вогуличей и иных языческих народов случится, но кровопролитие непрестанное. Пагубно сие и для церкви, и для твоих, государь, державных дел. Сам же митрополит Геронтий просит тебя: смири Федьку Курбского иль другого воеводу в Устюг пошли…

Иван Васильевич понимающе кивнул, усмехнулся. Понятна истинная причина Геронтиева радения. О делах веры заботится митрополит, как бы князь Федор кровопролитием вогуличей от креста не отпугнул. Но и ему, великому князю, есть о чем задуматься. Спасибо Геронтию за предупреждение.

Так и сказал Даниле Холмскому:

– Благодарствуй от меня святому отцу. Передай, что не с мечом карающим, но с крестом и миром пойдет судовая рать в Сибирскую землю. А человека от епископа Филофея пусть к моим дьякам проводят – для расспроса. Ну, ступай, ступай…

Князь Холмский попятился, непрерывно кланяясь, скрылся за дверью. Иван Васильевич долго смотрел ему вслед. Нет, не верит он до конца князю Даниле, хоть и допустил его в Боярскую думу. Семь лет назад давал Данила клятвенную запись служить честно и не отъезжать ни к какому иному государю. Поручителей нашел знатных: самого митрополита и боярина Воронцова. И заклад был оговорен немалый – двести пятьдесят рублев. А вот полной веры ему нет! Может, оттого это, что числится Холмский в любимцах у Геронтия, шатается меж княжеским двором и митрополичьим?

По правде, сам великий князь и подсказал Холмскому, чтобы чаще бывал у митрополита и обо всем, что там услышит, дьякам пересказывал. Князь Холмский старался – дьяк Федор Курицын был им доволен и неоднократно хвалил. Но нет-нет да приходят в голову Ивану Васильевичу недобрые мысли. А что, если и митрополиту Холмский наушничает? Не выдает ли за истинную правду то, что самим Геронтием придумано? Вот ведь князь Федор… Не его ли на виду держал, среди самых больших людей! Не ему ли выделен немалый удел на речке Курбице! Не он ли клялся служить нелукаво! А что выходит?! Великокняжеское дело на корысть променял?

Было о чем тут подумать. Опасны намерения князя Федора, безрассудны. Никак не может забыть князь Федор прежнего удельного своеволия, когда не о России думали, но лишь о своей вотчине. Смирять надобно князя, смирять! Но как смирять? Сместить с воеводства? Поздновато, март уже на дворе, да и всполошатся княжата в Думе, начнут за своего заступаться. А лишняя смута ни к чему. И у рубежей тревожно, и в державе. Удельные князья о старине тоскуют, шепчутся недобро. В Новгород Великий литовские лазутчики змеями заползают, мутят народ. Свои мужики от тягостей боярских ропщут, в воровские ватаги сбиваются – опасно стало на дорогах…