Юзеф Крашевский: Божий гнев

Сама Радзеевская переселилась в монастырь кларисок, который богато одарила. Это был залог разлуки с мужем и развода. Радзеевская говорила прямо: «Жить с ним не могу, скорее умру, чем вернусь к нему».

Обо всем этом король узнал только в Люблине, хотя из привезенных Стржембошем известий мог видеть, куда идет дело. Это ставило его в неловкое положение: он должен был вступиться за подканцлершу и защищать ее, и его вмешательство было бы объяснено в ущерб ему и Радзеевской.

Быть может, это ускорило возвращение короля в Варшаву, так как ему хотелось опередить подканцлера.

Радзеевский не поехал из-под Берестечка прямо в Варшаву: он задержался в Крылове, и пробовал добрался до имений Казановского, доставшихся его жене, которыми считал себя вправе распоряжаться; повсюду находил панов Слушков, их управляющих или уполномоченных, с которыми можно бы было справиться разве только силой.

Все это предвещало войну как раз в такой момент, когда он объявил ее королю.

В покровительстве Марии Людвики он не был уверен; отношения между ними с некоторых пор начали становиться холоднее.

Сообщения короля о Радзеевском, подтверждаемые донесениями других лиц, преданных королеве, разоблачили перед ней бесчестные интриги подканцлера. Последняя клевета, обвинение в подкупе, возмутила Марию Людвику.

Довольно торжественно вступил король в столицу, но не так, как надеялся вернуться в нее.

Прежде всего он со всем двором заехал в костел святого Яна, где его ожидало духовенство, сенаторы, королева и множество собравшегося народа.

После благодарственных молитв он вместе с Марией Людвикой удалился в свои покои, где поздравления, приветствия, лесть снова посыпались к ногам победителя, который принимал их с таким смущением, как будто считал себя недостойным их.

Королева первая заметила в муже уныние, которое тем более росло, чем более прославляли его великие дела, героизм и славу. Ни на минуту лицо его не просветлело, а несколько слов, вырвавшихся у него, касались мелочей и незначительных случаев.

Когда официальный прием кончился, король и королева остались одни. Ян Казимир вздохнул свободно.

Он тотчас начал изливать свое долго сдерживаемое горе. Горько жаловался жене на неблагодарность людскую, на ничтожество шляхты, которая умела кричать, но не хотела биться.

— Возвращаюсь не как триумфатор, хотя с виду мы победили, а как не верящий ни во что и сомневающийся в будущем!

Мария Людвика, которая слушала, не обнаруживая признаков удивления, возразила ему:

— Все это я знаю и чувствую так же сильно, как ты, но ни я, ни ты не должны показывать, что считаем себя побежденными. Надо бороться до конца!

Король снова возмутился:

— Знаешь ли ты, какие слухи распустил этот мошенник Радзеевский, мой закоренелый враг?

— Радзеевский негодяй, — перебила королева, — но его несчастная жена, которой ты покровительствуешь, даст ему власть над тобою.

Ян Казимир пожал плечами.

— И ты веришь этому? — воскликнул он.

— Говорю, что слышу и вижу, — продолжала королева сухо. — Радзеевского надо ублажить чем-нибудь, это неисправимый нахал. Дали ему печать и право свободного доступа к нам, и он его не уступит и дойдет до крайних пределов.

— Увидим, — угрюмо отозвался король.

— Приближается сейм, — продолжала Мария Людвика, — от которого зависит продолжение войны, оборона страны, все. Радзеевский вызовет смуту, подберет крикунов послов, не даст ничего сделать. От него можно ждать все.

— Ты имеешь вес в его глазах, — возразил король, — воспользуйся им и своим влиянием.

— Если не будет поздно, — прошептала королева и задумалась.

Почти в то самое время, когда это происходило в замке, подканцлер уже в Радзеевицах уведомленный об опустошении дворца, взбешенный, мчался в Варшаву с угрозами на устах. Он забрал с собой всех людей, дворню, челядь, какую только мог найти и вооружить.

Явившись в пустой дворец, с ободранными стенами, где даже присесть было не на чем, он обезумел от бешенства.

Прикладывая стиснутые кулаки ко лбу, точно собираясь броситься на жену, он кричал:

— Значит, война, — открытая война! Но силы не равны! Радзеевский покажет, что он может сделать, почтенная пани; он не один, и не без помощников!

На его расспросы ответили, что увезено все. В кухне не на чем было готовить еду, в конюшнях остались только пустые ясли, цейхгауз был пуст.

Как сумасшедший, бегал он по дворцу и убеждался, что не оставлено нигде ничего. Даже домашняя капличка подканцлерши с реликвиями и образами была увезена.