Иван Родионов - Жертвы вечернiя

Папа, наскоро одѣвшись, самъ открылъ дверь.

Вошелъ низенькаго роста штатскій, дурно одѣтый, человѣкъ съ портфелемъ подъ мышкой, а за нимъ ввалились шесть вооруженныхъ красногвардейцевъ, изъ коихъ четверо было солдатъ въ шинеляхъ и двое рабочихъ въ пальто.

Штатскій былъ разнолапый, съ выпяченными, какъ у рака, бѣлками круглыхъ, злыхъ, вороватыхъ глазъ, съ красными, безъ рѣсницъ, вѣками, съ крючковатымъ, длиною въ поллица, носомъ, по своему паукообразному сложенію, съ короткими руками и ногами, съ выпяченнымъ брюшкомъ и по лицевому профилю — типичный семитъ.

Въ передней сразу запахло человѣческимъ потомъ и кабакомъ.

Высокомѣрно задравъ большую голову безъ шеи, выходившую прямо непосредственно изъ узкихъ, немощныхъ плечъ, штатскій назвалъ себя мѣстнымъ комиссаромъ и потребовалъ провести его въ кабинетъ.

Тамъ онъ усѣлся за письменный столъ и, безбожно коверкая русскую рѣчь, въ присут-ствіи красногвардейцевъ о чемъ-то допрашивалъ папу и своей неопрятной рукой съ короткими, крючковатыми пальцами, что-то неуклюже записывалъ на бумагѣ.

Юрочку возмутило, что этотъ грязный нахалъ сидѣлъ развалясь въ папиномъ креслѣ и держалъ себя съ нестерпимой заносчивостью, точно папа былъ какой-то осужденный преступникъ, а самъ папа стоялъ передъ іудеемъ, заложивъ руки въ карманы.

Папа съ едва скрываемой брезгливостью и презрѣніемъ отвъчалъ на вопросы жида, распространявшаго запахъ чеснока и какой-то специфической кислятины, которая била въ носъ еще острѣе и противнѣе, чѣмъ запахъ отъ его подчиненныхъ.

Потомъ красногвардейцы поперерыли въ домѣ все, даже въ маминой спальнѣ и у сестренокъ.

Мама и сестренки едва одѣтыя, съ испуганными, блѣдными лицами, большими глазами смотрѣли на незваныхъ пришельцевъ, а Юрочка злился и негодовалъ.

На глазахъ у него красногвардейцы стащили съ ночного столика папины золотые часы, а въ столовой препроводили въ свои карманы забытыя на буфетѣ столовыя ложки.

Вѣроятно, стащили бы и мамины драгоцѣнности, если бы Юрочка не поспѣшилъ спрятать ихъ у себя въ карманахъ.

Юрочка возмутился поведеніемъ красногвардейцевъ и во всеуслышаніе заявилъ о воровствѣ.

У маленькаго, грязнаго іудея запрыгали въ глазахъ подъ воспаленными вѣками красные огоньки.

Онъ, угрожающе поднявъ кверху указательный палецъ и, какъ змѣя, глядя въ лицо мальчика вертящимися отъ злобы глазами, стараясь придать своей плюгавой отталкивающей

особѣ внушительный и грозный видъ, запальчиво, съ рѣзкимъ еврейскимъ акцентомъ закри-чалъ:

— Вы забываетесь, молодой целовѣкъ! Вы забываете себѣ, съ кѣмъ имѣете дѣло. Я — полномоцной комиссаръ народно-совѣтской власти. Это вамъ не презній царскій режимъ. Что хотѣли себѣ, то и дѣлали. Съ нами шутке плохе. Вы васымъ лознымъ подозрѣніемъ оскорбляете себѣ... цесныхъ агентовъ правительства при исполненіи слузебной обязанностявъ... да...

Іудей брызгалъ слюной и подступалъ къ мальчику все ближе и ближе.

Но возмущенный Юрочка, чувствуя себя правымъ, стоялъ неподвижно, не сводя своего озлобленнаго, упорнаго взгляда съ представителя новой власти и указывая на красноармейцевъ, крикнулъ:

— А вы обыщите ихъ, вотъ этихъ! — онъ прямо указалъ на двухъ воровъ. — Тогда и заступайтесь. Обыщите! Вы пришли обыскивать, а не воровать!

Іудей растерялся.

Глаза его нерѣшительно забѣгали по сторонамъ.

— Обыщите! Обыщите! — зло, упрямо настаивалъ Юрочка.

— Уймите васего сына или кто онъ вамъ... — возмущеннымъ, но значительно пониженнымъ тономъ обратился іудей къ отцу. — Вѣдь это-зе невозмозно... Это-зе гнуснаго клевета. Молодой целовѣкъ мозетъ зе за это пострадать... Я шутить не намѣренъ...

— Положимъ, не клевета... — опустивъ глаза и блѣднѣя, тихо отвѣтилъ папа. — Онъ у меня никогда не лжетъ, да я и самъ...

Но папа не договорилъ.

Іудей сдѣлалъ видъ, что не слыхалъ послѣднихъ словъ.

Папа моргнулъ Юрочкѣ, чтобы тотъ замолчалъ и вышелъ.

— Вы сами — клеветникъ и.. хамъ, — проворчалъ Юрочка настолько громко, что всѣ слышали и удалился изъ комнаты, крѣпко хлопнувъ дверью, до глубины души возмущенный несправедливостью, наглостью и нахальствомъ.

Ему обидно было за папу. Ему казалось, что папа безъ достаточнаго достоинства и твердости держалъ себя съ грязнымъ, презрѣннымъ жидомъ.

Будь онъ большой, онъ не такъ держалъ бы себя!

Онъ показалъ бы имъ ихъ мѣсто!

Да. И что же это такое? Развѣ папа, милый, добрый, благородный папа обворовалъ, ограбилъ или убилъ кого-нибудь, что къ нему въ квартиру ворвались ночью, всѣхъ перебудили, все перерыли, все перевернули вверхъ дномъ и обворовали... и надъ папой, солиднымъ, уважаемымъ человѣкомъ, генераломъ, распоряжается какой-то презрѣнный жидъ, является полновластнымъ начальникомъ.