Иван Родионов - Жертвы вечернiя

И всѣ эти многоговорящіе звуки тоскливымъ, молитвеннымъ воплемъ возносились къ далекому, холодному небу.

И въ предшествіи многочисленнаго траурно-одѣтаго клира съ сѣдымъ епископомъ во главѣ изъ главныхъ вратъ величественнаго собора выступала длинная, торжественно-печальная процессія, спускаясь по бѣлымъ ступенямъ на обширную площадь.

Чинныя, безмолвныя толпы народа, точно разрѣзанной надвое огромной волной — съ обѣихъ сторонъ обтекали процессію.

Прощальный похоронный перезвонъ всѣхъ колоколовъ сопровождалъ ее.

Войсковой хоръ пѣвчихъ въ длинныхъ, голубыхъ кафтанахъ, отороченныхъ серебрян-нымъ позументомъ, съ откидными рукавами, великолепными голосами пѣлъ «Святый Боже!» и погребальныя стихиры.

Хоры трубачей играли похоронные марши.

Рядъ высокихъ, черныхъ катафалковъ, на черныхъ колесницахъ, везомыхъ черными лошадьми, подъ черными попонами, съ черными гробами убитыхъ въ послѣднихъ бояхъ, сопровождаемый по бокамъ черными факельщиками, медленно вытягивался и шествовалъ вдоль тополевыхъ аллей по Платовскому проспекту, сворачивалъ вправо на Московскую улицу и слѣдовалъ дальше за городъ, до мѣста послѣдняго успокоенія.

Черные гробы и колесницы павшихъ въ бояхъ защитниковъ насмерть раненой государственности утопали въ цвѣтахъ, вѣнкахъ и лентахъ.

Убитые были исключительно молодые офицеры, юнкера, кадеты, студенты, гимназисты, семинаристы и иная зеленая учащаяся молодежь.

Рѣдкій изъ этихъ жертвъ вечернихъ передъ Престоломъ Всевышняго пережилъ свою двадцатую весну.

Безмолвный опечаленный народъ густыми толпами въ полномъ порядкѣ сопровождалъ останки своихъ защитниковъ.

Недоумѣніе, подавленность и растерянность передъ страшнымъ настоящимъ и загадочно-грозномъ грядущимъ читалось на лицахъ всѣхъ.

Въ первыхъ рядахъ сзади вереницы гробовъ неизмѣнно всегда виднѣлась понурая фигура атамана Каледина въ сѣромъ офицерскомъ, наглухо застегнутомъ, пальто, въ высокой, сѣрой барашковой папахѣ.

Его шафранно-желтое, овальное, бритое лицо, съ красивымъ, округлымъ очертаніемъ щекъ, съ выдавшимся носомъ надъ подстриженными усами носило печать неотступной, тяжкой думы, смертельнаго переутомленія, муки и безысходной печали; длинныя загнутыя кверху рѣсницы закрывали всегда опущенные внизъ унылые глаза.

Изрѣдка онъ вскидывалъ глазами, точно обезсиленный орелъ , запутанный въ крѣпкія, предательскія тенета.

Непроницаемый и удрученный, онъ тихо шелъ съ процессіей до поворота на Москов-скую улицу, каждый разъ терпѣливо выстаивалъ служившуюся здѣсь въ виду памятника герою Платову литію и когда процессія поворачивала вправо, онъ, ни на кого не глядя, одинокій, понурый, погруженный въ свои горькія думы, молча шелъ налѣво, и тихо, какъ тѣнь, неизмѣнно одной и той же дорогой удалялся къ себѣ во дворецъ.

Юрочка не пропускалъ ни одной печальной процессіи.

Его сердце болѣло и обливалось кровью при видѣ безутѣшныхъ слезъ женъ, сестеръ, невѣстъ и матерей тѣхъ недавно еще цвѣтущихъ юношей, растерзанные останки которыхъ везли теперь на кладбище.

И весь онъ трепеталъ негодованіемъ, вся душа его переполнялась ненавистью и возмущеніемъ, у него жимались кулаки и на глаза навертывались слезы безсилія и злобы, когда онъ слышалъ среди стоявшихъ въ аллеяхъ, щелкая сѣмячки, демократовъ тупой, торжествующій гоготъ, напоминавшій довольное хрюканье благополучной свиньи и циничныя замѣчанія по адресу убіенныхъ.

— Чего братскую кровь лили, буржуи? Таперича эти не будутъ уже больше трудовой народъ истреблять, потѣшились и будя. Большевички — молодцы, угомонили ихъ навѣки вѣчные. А чего эти шкуры барабанные слезы льють?! Попанствовали и годи. Довольно! Таперича бабенки-то ихнія, какія молодыя да съ лица сгожія, для нашего брата пригодятся. Вотъ такъ-то лучше. Какъ поперебьютъ всѣхъ кадетовъ-то, такъ, небось, некому будетъ больше скандальничать, надъ нами измываться, да нашу кровушку сосать.

Въ такія минуты передъ мысленными очами Юрочки вставалъ окровавленный образъ его убитаго отца, поднимались во всей жгучей силѣ тѣ издѣвательства, оскорбленія и глумленія, какимъ подвергали его мать и его самого въ родной Москвѣ всѣ эти чуждые и отечественные носители и провозвѣстники «свободъ» пролетаріи, обогащавшіеся за чужой счетъ убійствами и грабежами. И сердце его наполнилось непримиримой ненавистью и горѣло жаждой мести. Объ «высосанной кровушкѣ», склонявшейся демократами во всякое время чисто по попугайски, тупо и самодовольно, къ мѣсту и не къ мѣсту, на всѣхъ улицахъ и перекресткахъ, Юрочка уже слышать не могъ.