Иван Родионов - Жертвы вечернiя

Нѣжныя дѣтн первыхъ ласкъ весенняго солнца, они недолго красовались и какъ внезап-но появились, такъ же внезапно и завяли, точно растаяли или испарились.

Теперь уже кое-гдѣ среди густой щеткой поднявшейся травы и среди хлѣбовъ синимъ глазкомъ застѣнчиво глядѣли незабудки, скромно желтѣли лютики и цѣлыми букетами выбивалась вверхъ бѣлая кашка.

Прошло немного дней и на свѣтъ выглянули роскошные цари дикой степи: красные, фіолетовые, сиѣжно-бѣлые и кремовые съ черной окаемкой и съ черными усиками тюльпа-ны. Они привѣтливо покачивали нодъ вѣтромъ своими большими, прекрасными головками на длинныхъ, тонкихъ шейкахъ и прильнувъ вплотную къ землѣ, на толстыхъ, короткихъ корешкахъ цѣлыми семьями гнѣздились воронцы, напоминавшіс собой пятна пролитой, чуть потомнѣвшей крови.

И нѣжными, румяными утрами, и цѣлыми солнечными днями, и свѣжими, задумчивыми вечерами неоглядная степь благоухала и звенѣла разнотонными голосами ея дикаго населе-нія.

Только по ночамъ тишина царствовала въ степи да свѣтлыя звѣзды кроткими очами съ небесной высоты оглядывали ее.

LIII.

Въ Лежанку или иначе — село Средне-Егорлыкское добровольцы пришли поздно ночью въ началѣ Страстной нtдѣли.

Партизанъ расквартировали по дворамъ села.

Юрочка, Волошиновъ и еще нѣсколько человѣкъ изъ ихъ отдѣленія очень хорошо устроились въ сараѣ, наполненномъ сѣномъ, въ дворѣ одного мужика.

Тамъ было просторно, спать на сѣнѣ тепло и мягко. Въ щели досчатой стѣны и въ двери всегда проникалъ свѣжій весенній воздухъ и было достаточно тепло; старая толстая камышевая, пополамъ съ соломой, крыша отлично защищала отъ жгучихъ лучей солнца. Земляной плотно утрамбованный полъ поливался партизанами водой.

Хозяинъ съ сплошь до самыхъ глазъ заросшимъ бурыми, щетинистыми волосами, лицомъ смотрѣлъ на незванныхъ гостей исподлобья, звѣремъ и въ началѣ не хотѣлъ пустить ихъ въ сарай, ссылаясь на то, что они помнутъ пли подожгутъ его сѣно.

Юноши уже привыкли къ такому отношенію къ нимъ всѣхъ мужиковъ.

— Вотъ что, дядя, — внушительно и серьезно заявилъ ему отдѣленный Волошиновъ, — что ты — большевикъ, это только взглянуть разъ на твой наружный паспортъ и больше не надо. Ну и чортъ съ тобой. Тебѣ слѣдовало бы на шею крѣпкую веревку да и вздернуть на сукъ, который потолще и невысоко, такъ всего вершка на три отъ земли, чтобы ты поболтался въ воздухѣ съ полчасика, довольно будетъ. Но мы съ безоружными не воюемъ, какъ воюютъ ваши «доблестные» сыновья, племянники и братья. А въ сараѣ мы жить будемъ. Понялъ? И больше никакихъ разговоровъ. Заткни хайло. Понялъ?

При этомъ Волошиновъ, съ высоты своего роста глядя своими твердыми глазами въ разбѣгавшіеся злобные глаза хохла, недвусмысленно помахалъ передъ его носомъ указатель-нымъ пальцемъ, а потомъ показалъ кулакъ.

Хохолъ, что-то ворча себѣ подъ носъ, и, какъ волкъ клацая зубами, ушелъ.

Подобная исторія повторилась и съ хлѣбомъ.

Хохолъ, ссылаясь на то, что ему самому не хватаетъ хлѣба, не хотѣлъ продавать его партизанамъ, между тѣмъ они уже видѣли у него въ кухнѣ цѣлую гору караваевъ.

— Хлѣбъ чтобы былъ сейчасъ же. За это получай деньги и больше не разговаривай! — приказалъ тотъ же Волошиновъ.

Хохолъ удалился съ тѣмъ же непримиримымъ видомъ, а вслѣдъ за нимъ появились бабы съ караваями въ рукахъ.

Потомъ, послѣ недолгихъ переговоровъ тѣ же бабы, но уже по добровольному соглаше-нію съ партизанами, принесли и молоко, и сметану, и творогъ, и яйца, а, въ концѣ концовъ, обиняками, съ тревогой сознались, что ихъ мужей, братьевъ и родственннковъ «силой» увели

съ собой большевики.

— Знаемъ, какъ «силой» уводятъ въ банды вашихъ мужей и братьевъ! — добродушно смѣясь, говорили юноши.

— Ничего, не безпокойтесь. Попадутся къ намъ на мушку, такъ мы живо ихъ оттуда «выведемъ». На этоть счетъ не сомнѣвайтесь. Работа у насъ чистая, а слово держимъ по присягѣ, на совѣсть.

На другой же день съ утра началась бомбардировка большевиками села.

Жители забились въ погреба и подвалы.

Снова пошли бои и перестрѣлки.

Квартировать въ большевистскомъ селѣ у населенія, съ понятной ненавистью относив-шагося къ «кадетамъ», противъ которыхъ во враждебныхъ рядахъ дрались его же односель-чане, отцы, братья, мужья, сыновья, родственники, было крайне непріятно.

Но юноши ко всему привыкли. Они давно уже знали, что вся и все противъ нихъ.

Въ одну ночь передъ утромь Юрочка снова увидѣлъ сонъ, похожій на тотъ, который снился ему въ Елизаветинской.