Александр Мазин: Средневековая рождественская история

Маленькому Рино было холодно и очень хотелось есть. Кусочек украденного пирога давно растаял в животе. Холодно, голодно и темно… С тех пор, как родители умерли и город поручил Рино заботам мастера Жанлуки, холод, голод и темнота стали для Рино обычными. Обычными, но не привычными. Как к такому привыкнешь? Зато мастер почти никогда Рино не бил. Только по пятницам. Для науки. Потому что Рино – дерзкий. Так и есть, ведь это сказал не какой-нибудь подмастерье, а сам Жанлука, уважаемый член гильдии среброкузнецов города Луны.

А жена мастера и вовсе относилась к Рино по-доброму. Хотя именно она вчера побила его мокрой тряпкой и заперла в чулане. Рино сам виноват. Украл кусочек пирога, испеченного для Девы Марии. Хозяйка испекла его, чтобы Дева Мария подарила ей ребеночка, а теперь из-за Рино ребеночка у хозяйки не будет никогда.

А снаружи было шумно и весело. Уже много-много часов. Рино слышал, как громко кричала хозяйка. Раньше он немного пугался, но теперь он знал: она кричит, когда ей хорошо. Так и кричит: «Хорошо! Хорошо! Еще, Лука, еще!»

Но вот хозяин раньше никогда не кричал. Но это ведь Рождество. В Рождество всем хорошо… Кроме маленького Рино.

Стукнула задвижка. Кто-то открыл дверь чулана. Кто-то очень большой, намного шире и выше, чем мастер и уж тем более хозяйка. Кто-то огромный…

Рино забился в угол. Он понял, кто это. Городской стражник. Мастер давно обещал: если Рино не научится смирению, Жанлука позовет стражника и тот выкинет Рино на улицу. К грязным побирушкам и ворам. И там Рино сожрут бродячие собаки.

Огромный человек наклонился, рявкнул что-то – будто взлаял по-собачьи – схватил Рино за рубаху, спереди, и поднял над полом.

– Нет! – заверещал Рино. – Я не хочу! Не надо!

И, больше с перепугу, вцепился зубами в руку стражника.

Рино показалось, что он укусил деревянную скамейку. Такой твердой была у стражника ладонь.

«Сейчас он меня ударит и я умру…» – в ужасе подумал Рино. Но стражник не выпустил Рино. И даже не ударил его. Наоборот, расхохотался оглушительно-громко. Так, будто бочку по булыжной мостовой прокатили.

– Ты гляди, Снорри, какого я волчонка поймал! – Кнуд Рыжий, хускарл Бьёрна Рагнарссона держал в вытянутой руке, за рубашонку, крохотного мальца, впившегося зубками в мозолистую лапу Кнуда.

Снорри поглядел и проворчал:

– Уж не твой ли это сынок, Кнуд? Он – вылитый ты. Такой же рыжий и свирепый!

– А верно, похож, – Кнуд поглядел на свою засаленную косу, отдаленно напоминавшую цветом красное золото. У мальчишки та же масть. Это неспроста.

Кнуд уже отвел руку, чтоб расшибить щенка о стену, но после слов Снорри – передумал. Отнес мальца в большую комнату, аккуратно стряхнул на стол и сунул в тонкие лапки холодную утиную ножку. – На, погрызи, зубастик!

Рино не знал датского. Ему казалось, что эти огромные люди не разговаривают по-человечески, а лают, как псы. Но утку Рино взял. Очень кушать хотелось.

А чужаки шарили в доме мастера Жанлуки, как будто это был их собственный дом. И мастер не возражал. Он лежал на полу и не шевелился. И признал его Рино только по одежде, потому что лица у мастера больше не было. То, что осталось, больше напоминало обгрызенную собаками голову хрюшки.

Ступени лесенки жалобно скрипели и прогибались под сапогами Снорри. У дана и без того вес немаленький, а уж с брошенной поперек плеча бабой…

Спустившись, Снорри скинул бабу на стол, предварительно смахнув посуду и объедки.

– Хочешь ее еще разок? – спросил Снорри.

– Сыт, – равнодушно ответил Кнуд. – Спроси ее, где хозяин спрятал золото? – Он сплющил ударом кулака тонкий серебряный кувшин (для экономии места), бросил в мешок, взял с полки большой кубок с птицей на крышке, повертел в руках, решил: за целый дадут больше…

– Нет у них схоронок, – возразил Снорри. – Или ты забыл, что мы первые добрались сюда? Люди здесь, в Риме, мягкие, жирные и непуганые, как тюлени на северных островах. Было бы у него, – Снорри махнул в сторону тела хозяина дома, – было бы у него золото, он непременно сказал бы. Когда я спрашиваю, никто не может смолчать.

– Он и не молчал, – буркнул Кнуд, сминая в комок очередную посудину. – Еще бы он молчал, когда ты обстругивал его, как полено. Да только мы с тобой не понимали его визга. Уверен, что он понимал, чего хочешь ты?

– А что тут непонятного? – удивился Снорри. – Тут и глухой догадался бы, что нам надо. Значит, не хочешь бабу?