Морис Дрюон - Истоки и берега

Эта полунезависимость, похоже, прекрасно подходит Сицилии, чья экономика растет самым впечатляющим образом. Повсюду — от столицы до мелких поселений — идет строительство, возят камень, смешивают цемент, прокладывают новые дороги, возводят жилые здания. Течет нефть в Джеле и Рагузе. На верфях строятся суда. Гибкие, толерантные законы способствуют появлению новых промышленных предприятий. Растут резервные активы Банка Сицилии, который не скупится на инвестиции. На полях огромные молотилки вымолачивают знаменитую сицилийскую пшеницу, на которой зиждилось могущество Римской империи.

Этот народ снова в который раз завоевывает свою островную державу. Заработная плата здесь еще очень невысока, но уже значительно повышается уровень жизни. Сицилиец начинает богатеть, и, если чрезмерная рождаемость или новый исторический катаклизм не помешают этому росту, через каких-нибудь три десятка лет снова станет верной поговорка, которой во времена Дионисия отвечали человеку, похвалявшемуся своим достатком: «Все, что ты имеешь, не стоит и десятой части достояния любого жителя Сиракуз».

Путешественнику следует как можно скорее освободить сознание от ложных легенд, которыми овеян характер сицилийца. Не помню уже, где слышал вот такую шутку: «Жить стало бы проще, если бы мы перестали думать, что французы хорошо воспитаны, что жизнь в Англии комфортабельна, что немцы — люди слова, итальянцы ленивы, а американцы деятельны».

К этому списку ошибочных репутаций можно добавить и сицилийцев.

Сицилиец ни нервен, ни агрессивен; совсем наоборот, на улицах своих городов он выглядит потрясающе спокойным. Он вышагивает перед едущими машинами, обычно не один, а в плотной группе, даже не думая ускорить шаг, чтобы дать машине проехать; при звуке клаксона он и глазом не моргнет, ну а если ему все же случится вздрогнуть, по всему будет видно, что он расценивает это как непростительную слабость со своей стороны. Мальчуган или почтенный старик, сицилиец в любом возрасте считает поспешность чем-то постыдным; он скорее попадет под машину, чем унизится до того, чтобы поторопиться.

Нет в сицилийце и ксенофобии; он просто сдержан. Уважая независимость иностранного гостя, он окидывает прохожего холодным отсутствующим взглядом, который на его опаленном солнцем лице может показаться и враждебным. Но где-нибудь в горной глуши, на узкой каменистой тропе спросите что-нибудь у крестьянина самого свирепого вида — да нет, не спросите, а просто обратитесь к нему, и тут же этот человек оживится, заулыбается, подбежит к вам и, радуясь возможности услужить ближнему, постарается помочь вам словом и делом. Он охотно оседлает велосипед и прервет свое путешествие, чтобы показать вам дорогу.

Вы можете на любой сицилийской площади оставить открытую машину с багажом и быть за нее гораздо спокойнее, чем в Неаполе и даже в Орлеане. Грабители с большой дороги, бандиты вовсе не стерегут автомобилистов за каждым километровым столбом или туристов на каждом пляже. Доминичи [23] Имеется в виду «дело Доминичи», наделавшее много шума во Франции в 1952 году. Трое англичан — муж, жена и дочь — были найдены убитыми рядом с их машиной неподалеку от фермы, принадлежавшей семье Доминичи, в районе деревни Люр в Провансальских Альпах. В тройном убийстве был обвинен глава семейства Доминичи, семидесятипятилетний Гастон, правда, вина его так и не была доказана. Он был приговорен к смертной казни, но в 1960 году помилован Шарлем де Голлем. встречаются здесь не чаще, чем в Провансе.

Кровная месть и связанные с ней преступления, о которых столько говорят применительно к сицилийцам, на самом деле — преступления, совершенные на почве любви, ревности. Любовь к семье имеет здесь такие же последствия, какие в других местах случаются из-за любви к женщине. В Риме, Лондоне, Париже оскорбленный, ослепленный яростью мужчина убивает любовника своей жены. В Палермо, Мессине, Кальтаниссетте он казнит соблазнителя своей сестры. И в том и в другом случае соотечественники убийц усмотрят в их преступлении смягчающие вину обстоятельства.

Сицилиец (как и все итальянцы-южане) по традиции с уважением относится к тем, кто совершает мужественный поступок, преступая при этом закон. И в этом выражается не столько врожденная враждебность по отношению к официальной власти, сколько восхищение перед теми, кто имеет дерзость с ней не считаться. Тут редко встретишь осведомителя, еще реже — доносчика, а все свидетели здесь немы как рыба. Может, все оттого, что за долгую историю здесь было столько иностранных завоевателей и разнообразных полиций? Омерта, закон молчания, соблюдается неукоснительно всеми. Благодаря чему допросы принимают тут весьма удивительный характер.