Виктор Ротов - Заговор в золотой преисподней, или руководство к Действию (Историко-аналитический роман-документ)

Для чего это сделано? Для того, чтобы мы, потомки, знали истинных «героев», творцов этих событий и при благоприятных условиях воздали им должное. А при неблагоприятных — выдать это за клевету Вырубовой на царицу и Витте. Вот и все. Одним выстрелом двух зайцев. Это лишь черточка характера революции и ее апологетов.

А Витте, как нам теперь доподлинно известно из откровений самого Арона Симановича, шага не делал без благословения еврейской общины: надо было отрабатывать женитьбу на Эмме и громкие здравицы в Америке. Отсюда нетрудно догадаться, кто истинные творцы этой гнусной провокации 9 января. Которой они же потом дали броское название «Кровавое воскресенье». А царь Николай получил «титул» «Кровавого».

Это была блестящая операция из революционного ар-

сенала. И одним из творцов ее был облагодетельствованный царем граф Витте.

И бешеная пропаганда против царя, и «Кровавое воскресенье» и последовавшая за этим Всероссийская политическая стачка, пролившая море крови, были звеньями одной цепи в борьбе за «свободу» и конституцию.

В Большой Советской энциклопедии открытым текстом сказано, что Витте, будучи уже Председателем Совета Министров, «настоял на программе уступок буржуазии, нашедшей свое выражение в Манифесте 17 октября 1905 года». Это было главной целью социалистов — революционеров на том этапе борьбы. А «Кровавое воскресенье» и политическая стачка — прелюдия к ней.

Если о «Кровавом воскресенье» говорит само название, то о пролитой крови в политической стачке мы почти ничего не знаем. Между тем это был настоящий разгул беззакония и зверства. Не стану обращаться к традиционным официальным источникам. Позову в свидетели классика русской литературы, в правдивости слова которого, думаю, не найдется сомневающихся.

Иван Алексеевич Бунин записал в своем дневнике:

«Ксения». [1] «Ксения» — название теплохода, на котором он плыл. 18 октября 1905 года.

Жил в Ялте, в Алупке, в чеховском опустевшем доме, теперь всегда тихом и грустном, гостил у Марьи Павловны. Дни все время стояли серенькие, осенние, жизнь наша с М. П. и мамашей (Евгенией Яковлевной) текла так ровно, однообразно, что это много способствовало тому неожиданному резкому впечатлению, которое поразило нас всех вчера перед вечером. Вдруг зазвонил из кабинета Антона Павловича телефон и, когда я вошел туда и взял трубку, Софья Павловна стала кричать мне в нее, что в России революция, всеобщая забастовка, остановились железные дороги, не действуют телеграф и почта, государь уже в Германии — Вильгельм прислал за ним броненосец. Тотчас пошел в город — какие‑то жуткие сумерки и везде волнения, кучи народа, быстрые и таинственные разговоры — все говорят почти то же самое, что и Софья Павловна. Вчера стало известно, уже точно, что действительно в России всеобщая забастовка, поезда не ходят… Не получили ни газет, ни писем, почта и телеграф закрыты. Меня охватил просто ужас застрять в Ялте, быть от всего отрезанным. Ходил на пристань — слава Богу, завтра идет пароход в Одессу, решил ехать туда.

Нынче от волнения проснулся в пять часов, в восемь уехал на пристань. Идет «Ксения». На душе тяжесть, тревога. Погода серая, неприятная. Возле Ай — Тодора выглянуло солнце, озарило всю гряду от Ай — Петри до Байдарских ворот. Цвет изумительный, серый с розово — сизым оттенком. После завтрака задремал, на душе стало легче и веселее. В Севастополе сейчас сбежал с парохода и побежал в город. Купил «Крымский Вестник», с жадностью стал просматривать возле памятника Нахимову. И вдруг слышу голос стоящего рядом со мной бородатого жандарма, который говорит кому‑то штатскому, что выпущен манифест свободы слова, союзов и вообще всех «свобод». Взволновался до дрожи рук, пошел повсюду искать телеграммы, нигде не нашел и поехал в «Крымский Вестник». Возле редакции несколько человек чего‑то ждут. В кабинете редактора (Шапиро) прочел, наконец, манифест! Какой‑то жуткий восторг, чувство великого события.

Сейчас ночью (в пути в Одессу) долгий разговор с вахтенным на носу. Совсем интеллигентный человек, только с сильным малороссийским акцентом. Настроен крайне революционно, речь все время тихая, твердая, угрожающая. Говорит, не оборачиваясь, глядя в темную равнину бегущего навстречу моря.

Одесса, 19 октября.

Возле Тарханкута, как всегда, стало покачивать. Разделся и лег, волны уже дерут по стене, опускаются все ниже. Качка мне всегда приятна, тут было особенно — как‑то это сливалось с моей внутренней взволнованностью. Почти не спал, все возбужденно думал, в шестом часу отдернул занавеску на иллюминаторе: неприязненно светает, под иллюминатором горами ходит зеленая холодная волна, из‑за этих гор — рубин маяка Большого Фонтана. Краски серо — фиолетовые; рассвет и эти зеленые горы воды и рубин маяка. Качает так, что порой совсем кладет.